из-за расточительства реальная стоимость его наследства оказалась равна нулю. Ни один человек, упомянутый в его завещании, не получил ни гроша.

Но даже этим дело не кончилось. На следующий год выяснилось, что к принадлежавшему Файфу имуществу, попечителем которого Фаркухар являлся, он относился так же безответственно, как и к фондам консервативной партии, и что недостача составляет 80 тыс. фунтов. Закон, бесчувственный в такого рода вопросах, потребовал от второго попечителя, то есть от цесаревны, восполнить недостающую сумму. «Она разинула рот от удивления», — писал Линкольншир. Однако 18 июля 1924 г. принцесса частично восполнила недостачу, продав на аукционе Кристи кое-какие фамильные портреты.

Память о Фаркухаре омрачали и другие неприятные вещи. Как уже отмечалось, он не был владельцем Касл-Райзинга, а взял его в аренду у семьи Говардов. Впоследствии аренду взял на себя король, который, желая сохранить за собой только право на охоту, переуступил дом Фаркухару. Когда после его смерти Говард вновь вступил во владение домом, то обнаружил, что картина Крома, которую он не удосужился забрать с собой при отъезде, сменила место и теперь висит гораздо выше. Лишь через несколько лет картину сняли, чтобы почистить. Она оказалась копией.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

Мраморные залы. — Семейный круг. — Охота и развлечения.

«Есть доводы в пользу того, чтобы не содержать двор вообще, — писал Беджхот, — и есть доводы в пользу пышного двора, но нет доводов в пользу двора убогого». Король это признавал, как бы ему ни хотелось мирно жить с семьей в деревне. Введенный в военные годы режим экономии не мог измениться в одно мгновение. 11 ноября 1918 г. в Букингемском дворце символически распечатали двери винного погреба. В течение последующих трех или четырех лет постоянное снижение стоимости жизни, дополнительный доход от герцогства Ланкастерского и определенная экономия на хозяйственных расходах позволили королю в основном восстановить довоенное великолепие, прежнее гостеприимство и тот придворный этикет, которых требовала его роль монарха. В отличие от своего отца он не был своего рода импресарио, хотя ситуацию обычно чувствовал. Результат зачастую получался куда более запоминающимся, чем мог предположить король.

Иногда казалось, что в Лондоне снова наступил век Марии Антуанетты; в 1921 г., перед государственным визитом короля и королевы Бельгии, во дворец был вызван учитель танцев, чтобы разучить кадриль с герцогами Нортумберлендским и Аберкорном. Плюмажи и шлейфы, которые Уиграм считал препятствиями на пути прогресса, вновь появились на вечерних дворцовых приемах. Леди более зрелого возраста усиливали воздействие своей красоты с помощью целых созвездий бриллиантов; тем не менее ни одна из них не могла в этом отношении затмить королеву с ее украшенной золотом и серебром восьмифутовой цепочкой. Короля природа одарила менее щедро, однако его подкрепленное мастерством закройщика сдержанное достоинство вполне соответствовало сложившимся представлениям о том величии, какого требует монархия.

Подобные шедевры драматургического искусства время от времени оживлялись некоторыми причудливыми инцидентами и даже проявлениями эгалитаризма. Однажды лорд-гофмейстер так и не смог произнести имя молодой леди, которую следовало представить двору: она так нервничала, что попросту сжевала карточку со своим именем. В другой раз посол Соединенных Штатов дал знать, что не станет подрывать свою репутацию независимого человека, надев предписанные этикетом черные, до колен, панталоны. Принц Уэльский, более терпимый к нравам Нового Света, нежели его отец, вызвался стать посредником. Он и предложил, чтобы посол вышел из своего посольства в брюках поверх панталон; брюки потом можно будет снять в одной из раздевалок дворца, не отказываясь, таким образом, как от республиканских, так и от монархических традиций. Посол, однако, отказался от подобных ухищрений. «Папа будет недоволен, — писала королева, — какая жалость, что столь заслуженный человек оказался таким упрямцем». Другой американский посол также появился на вечернем приеме в брюках, хотя во время пребывания в Виндзоре все же носил там предписанные панталоны. «Мы ведем осторожные расспросы», — отмечал озабоченный Уиграм. Но когда вновь назначенный представитель Советской России запросил Кремль о том, должен ли он надевать в Букингемском дворце панталоны, то получил следующий ответ: «Если будет нужно, наденьте и юбку».

Подобное одеяние явно не подходило для королевских дневных приемов[111] — собраний, дававших верным подданным возможность реализовать их традиционное право доступа к королю. На них присутствовали только мужчины. В отсутствие женского общества король находил утешение в алом с золотом армейском мундире, который вновь надевал после нескольких лет ношения похожего на робу хаки. Этот спектакль произвел сильное впечатление на молодого уроженца Чикаго Генри Шэннона, который в 1923 г. добился чести быть представленным двору. В своем дневнике он оставил следующую запись:

«Это было великолепное зрелище… много самодовольства, пышности, плюмажей, хорошо подогнанных мундиров и истинно английских лиц. Мы ждали в очереди больше часа. Стоявший рядом со мной Фредди Анструзер был одет как Наследственный Главный Резчик Шотландии. Внезапно я услышал, как лорд Кромер объявил: „Представляется господин Шэннон!“ Я с максимальным достоинством сделал несколько шагов вперед и вот передо мной, на возвышении, в окружении двора и дипломатического корпуса, находится сам король. В его облике, кажется, есть что-то восточное, даже что-то от сиамского властителя, и я очень низко ему поклонился. Он наклонил голову, как будто что-то пробормотал, и я отступил на два шага, после чего повернулся и вышел».

Это пышное представление никогда, однако, не доводилось до абсурда. На следующий год во время одного такого приема король заметил, что два старших генерала надели сразу по восемь орденских звезд — в основном иностранных орденов. Подобная демонстрация доблести, постановил он, в будущем должна ограничиваться всего четырьмя звездами.

Шэннона также пригласили в Букингемский дворец на государственный бал в честь короля Румынии и его супруги королевы Марии, в которую король Георг когда-то был влюблен. Время оказалось к ней беспощадным, еще большую беспощадность проявил автор цитируемых ниже строк:

«Мы пришли с Домиником Брауни — два маленьких лорда Фаунтлероя,[112] в синем бархате со стальными пуговицами, со шпагами и в плоских шляпах, разве что без кружевных жабо. Люди из Форин оффис и придворные были в бело-зелено-золотом. Около десяти появились королевские особы и поклонились дипломатическому корпусу, чья скамья находится справа от трона. Королева Румынии выглядела довольно нелепо в своем зеленом, цвета морской пены, крепдешиновом домашнем халате, усыпанном золотыми рыбками. Двойные подбородки удерживались на месте с помощью нитей жемчуга, прикрепленных к экзотическому головному убору. Она была с головы до пят истинной королевой… из оперетты! Бал напомнил мне гравюру с изображением Венского конгресса и был не более оживленным».

Мистер Асквит, к которому после отставки король относился с большой предупредительностью, оставил не столь язвительное свидетельство королевского гостеприимства:

«Прошлым вечером мы ужинали во дворце, и мы, о чем я прошептал своему соседу, никак не могли понять, по какому же принципу они приглашали гостей, а именно лорда Лонсдейла и Редьярда Киплинга. С последним я всласть поговорил об охоте, боксе и других подобных вещах. Король был в своей обычной форме — категоричный, громогласный и очень дружелюбный; он весьма радовался тому, что наконец

Вы читаете Король Георг V
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату