Глава XXXV
Людмила Николаевна, или уже просто Мила, появилась из двери сразу же вслед за Аполлоном. Видно, так у неё кое-что свербело, что и про конспирацию почти начисто забыла.
На улице было почти совсем темно из-за плотной облачности. Изредка запоздалые городские путники проходили мимо гостиницы.
Они влезли на заднее сидение 'Уазика', и Мила тут же снова начала слюнявить Аполлона приговаривая:
– Аполлоша, ты прелесть… Я тебя сразу заприметила… Как только вошли… Аполло-о-оша…
Она стала шарить у Аполлона рукой по штанам, выискивая в потёмках интересующий её объект. Поскольку объект этот был уже большой и твёрдый, она его быстро нащупала и, помяв для начала через штаны, расстегнула ширинку. Вытащив объект на свет божий, она ещё некоторое время его ощупывала от корней до вершины и обратно – как бы удостоверяясь, что всё там на месте. А может, определяла параметры – кто её знает. Наконец, видимо, решив, что штучка – то, что надо, она возвышенно- проникновенно произнесла свой дежурный комплимент насчёт прелести, и, видя, что Аполлоша не очень активен, сама активизировалась.
Аполлон, действительно, не очень-то жаждал эту пьяную тётку, и в мыслях уже был с юной официанткой Ирой. Но, как в песне поётся, 'если женщина просит', не отказывай, если не хочешь нажить себе кровного врага. 'Быстрее кончу, быстрее освобожусь', – здраво рассудил Аполлон, и стал тискать Людмилу Николаевну за самые укромные места. Она это оценила:
– Аполлоша, прелесть моя… Хочу тебя!
Аполлон спустил трусы с дрожащей от нетерпения Милочки, но, как они ни пытались спароваться, у них это не выходило. Аполлон не учёл, что 'Уазик' это не какой-нибудь 'Линкольн', а Людмила Николаевна – отнюдь не фотомодель, в которой всего-то – два мосла да ложка крови. Людмила Николаевна – кровь с молоком! Ну что тут сделаешь, если Аполлон сидит на заднем сидении, а коленки его в спинку переднего упираются? Ну никак не получается усадить на хуй Милочку: если сбоку – сидение мешает, спереди – вообще не подступиться, да и крыша низковата, хоть и брезентовая – Аполлон сам в неё затылком упирается. Эх, был бы член покороче…
Мучились они, мучились, гнездились-гнездились, тут Мила и говорит, потеряв, видно, всякое терпение:
– Ну её, твою машину. Пойдём в сквер, на лавочку – там уже, наверно, никого нет.
Сказано – сделано. В небольшом скверике возле гостиницы, действительно, никого не было. Однако у Аполлона уже спал пыл, и, когда они сели на скамейку, Людмиле Николаевне пришлось потрудиться, чтобы привести его в форму. Опытные женщины знают, как действовать в таких ситуациях. А что у Людмилы Николаевны опыта было предостаточно, сомневаться не приходилось.
Добившись устойчивого результата, она приподняла свою широкую юбку и уселась Аполлону на колени, спустив свои ноги по бокам его ног. Весь обзор с глаз Аполлона скрылся за её широкой спиной, а его торчащий вертикально дружок погрузился в её горячее, сочное и мягкое приёмное устройство. Там оказалось хоть и довольно просторно, но не так уж и плохо. Как говорится, тепло и сыро, и мухи не кусают.
Устроившись, таким образом, на Аполлоновом организме, и впустив его пикантную часть в себя, Мила стала ритмично покачиваться взад-вперёд, прогнувшись в пояснице, оттопырив свой обширный зад и ощутимо вжимаясь им Аполлону в живот.
– Аполлоша, ты прелесть… – опять произнесла она, на этот раз с чувственным придыханием.
Аполлон расслабленно откинулся на спинку, и наслаждался, положив руки на крутые Милочкины бёдра.
– Аполлоша, – снова услышал он, но уже не как поощрение, а как призыв. Ну, вроде, как 'Эй там, на нижней палубе!'
– Да, Милочка, – отозвался Аполлон.
– Аполлоша. Отгадай загадку… – она помолчала, увеличила амплитуду покачиваний, и продолжила, – детская загадка… Туда, обратно – тебе и мне приятно. Что это такое?
Аполлон убрал руки с её бёдер, ухватился покрепче за полные сиськи и задумался. Если сказать 'Мы с тобой', это, наверняка, будет слишком уж просто. Наверняка, в этой загадке есть какая-то закавыка. Да ну её к чёрту! Думать ещё… Она же ждёт именно этого ответа.
– Это мы с тобой, Милочка.
– Ха-ха-ха, – пьяно засмеялась Милочка в такт колебаниям, – а вот и не угадал. Это качели.
Тут она вдруг прекратила качаться и стала озабоченно оправлять вокруг себя юбку.
– Идут, – сказала она шёпотом, – двое.
Аполлон и в самом деле услышал шаги. Шаги приблизились к скамейке, на которой они с Милочкой сидели бутербродом, и затихли. Скамейка вздрогнула, и Аполлон, повернув голову, увидел сидящих на противоположном её конце парня и девушку.
Ну что ж, это даже добавляет пикантности в эти качели. Дух побольше захватывает… А сколько же времени?
В том положении, в котором Аполлон находился, неудобно было смотреть на часы. А он рисковал опоздать на встречу с Ирой. К тому же, она могла застукать его тут с Милочкой. Ох, какая же она, оказывается тяжёлая, эта Милочка! Аполлон попытался расправить затёкшие члены, и почувствовал, как его уже почти опавший без стимуляции качелями в недрах Милочки член болезненно заныл.
– Скажите, пожалуйста, сколько времени? – спросил он, повернувшись к парочке, и пытаясь хоть слегка поменять положение хотя бы некоторым частям организма.
– Без десяти двенадцать, – ответил парень, взглянув на часы.
'У меня всего десять минут', – забеспокоился Аполлон.
На его счастье, парень с девушкой о чём-то тихонько пошушукались и, сдавленно засмеявшись, встали.
Когда парочка удалилась, Людмила Николаевна вдруг обеспокоенно заёрзала на Аполлоновом естестве, и вымученно проронила:
– Аполлоша, мне плохо… Кажется, я перепила… вашего коньяка… Что-то меня… подташнивает.
Она притихла, как бы вслушиваясь в свой организм. В животе у неё довольно громко заурчало.
'Пора её ссаживать, – мелькнуло у Аполлона. – Как бы чего не вышло'.
Но, слава богу, Людмила Николаевна и сама была склонна к этому.
– Аполлоша… меня тошнит…
Последнее слово она произнесла с некоторым надрывом, произошедшим помимо её воли. Она соскочила с уже окончательно увядшего Аполлонова стебля и, не успев даже отойти, ухватившись за спинку скамейки, начала громко, натужно рыгать.
За спиной Аполлона послышался шум низвергающегося из её чрева водопада, сопровождаемый натужным вяканьем. Слушая эти звуки, Аполлон с чисто американской практичностью подумал: 'Сколько добра перевела… Антракт… Однако, мне пора'.
Но бросать несчастную женщину посреди ночи в таком состоянии было бы форменным свинством. Уловив момент, когда шум Ниагары стих, Аполлон тронул свою бедную партнёршу за плечо и заботливо сказал:
– Милочка, пойдём быстрее. Тебе нужно лечь. Я тебя провожу.
К счастью, позывы на извержение прекратились, и он благополучно довёл её до двери гостиницы. У входа она остановилась и произнесла:
– Дальше я сама. Нас не должны видеть вместе… Всякие сплетни…
Она с мученическим видом посмотрела на Аполлона, и с надеждой в голосе спросила:
