предостеречь и хоть чем-то утешить Гарри, а не изводил непонятными многозначительными намеками:
'Понимаю, как все это тебя уже измучило[4]… Держись, береги себя, и все будет хорошо… Будь осторожен и не делай глупостей…'
'Что ж, — думал Гарри, миновав улицу Магнолий, свернув на шоссе Магнолий и шагая к уже начинавшему темнеть парку аттракционов, я, по большому счету, и веду себя так, как велит Сириус…'. По крайней мере, искушение привязать чемодан к метле и самому отправиться в Нору ему удалось побороть. Впрочем, в глубине души Гарри полагал, что его поведение можно считать безукоризненным. Особенно если учесть, как расстроен и зол он был и чего ему все это стоило — торчать в Бирючиновой аллее и прятаться по клумбам, отчаянно надеясь услышать хоть какой-нибудь намек на действия Лорда Волдеморта! И тем обиднее было выслушивать советы об осторожности от Сириуса, который провел двенадцать лет в Азкабане, тюрьме мира магов, потом сбежал оттуда, чтобы все-таки совершить то самое убийство, за которое уже был осужден, — а теперь снова скрывается, улетев на похищенном гиппогрифе.
Гарри перебрался через запертые ворота парка и побрел по выжженной солнцем траве. Как и все окрестные улицы, парк уже обезлюдел. Подойдя к аттракционам, он уселся на те единственные качели, которые Дадли и его приятели еще не успели сломать, ухватился рукой за цепь и мрачно уставился в землю. Прятаться на клумбе перед домом Дёрсли у него больше не получится. Значит, если он по-прежнему хочет слушать новости, завтра ему придется придумывать новый способ. А теперь ждать ему было нечего, впереди была лишь очередная беспокойная ночь — даже когда кошмары о Седрике оставляли его, Гарри видел тревожные сны про длинные темные коридоры, которые упирались в тупики и запертые двери. Эти ночные видения, как ему казалось, были связаны с тем чувством безысходности, которое не отпускало его днем. Старый шрам на лбу частенько вновь начинал ныть, но Гарри больше не пытался убедить себя, будто Рон, Гермиона или Сириус найдут это важным. В прошлом году боль в шраме предупреждала его, что Волдеморт становится сильнее, — но теперь, когда Волдеморт возродился, друзья, вероятно, просто напомнят ему, что в частых болях в шраме нет ничего особенного… беспокоиться не о чем… все это прошлогодний снег…
От несправедливости всего происходящего внутри у него все кипело — так, что он был готов завопить от ярости. Да если бы не он, никто даже не узнал бы, что Волдеморт возродился! А что он получил вместо награды? На четыре недели его загнали в Литтл Уингинг, где он был наглухо отрезан от своего мира… где ему приходилось ползать среди засохших бегоний только для того, чтобы послушать новости о воднолыжных упражнениях попугайчиков! Как мог Дамблдор так легко забыть о нем? Почему Рон и Гермиона где-то развлекаются вдвоем, почему они его даже не позвали? Сколько еще ему придется выслушивать наставления Сириуса, который наказывает ему сидеть смирно и быть пай-мальчиком? Как сопротивляться искушению написать в этот дурацкий «ОракулЪ-daily», что Волдеморт вообще-то возродился? Голова Гарри готова была вот-вот взорваться от бешено бившихся в ней злых мыслей, внутри у него все сжималось от ярости. Душный бархатный вечер окутывал его с головы до ног, воздух был полон запахом теплой, сухой травы, и вязкую тишину нарушал только приглушенный шум машин за парковой оградой.
Он сидел на качелях, машинально раскачиваясь и потеряв счет времени, как вдруг его размышления прервали чьи-то голоса, и он обернулся на звук. Неверного света уличных фонарей было достаточно, чтобы разглядеть силуэты нескольких подростков, топавших через парк. Один из них во все горло орал похабную песню, остальные громко гоготали. Негромко стрекотали спицами колес дорогие гоночные велосипеды, которые они вели рядом с собой.
Гарри мгновенно узнал этих парней. Фигура впереди не могла принадлежать никому, кроме его кузена, Дадли Дёрсли, направлявшегося домой в сопровождении своей преданной шайки.
Дадли был все так же невероятно толст, но сидение на жесткой диете в течение целого года и внезапно открывшийся в нем новый талант — все это принесло весьма заметные перемены в его внешности. Как восторженно распространялся дядя Вернон перед каждым встречным-поперечным, кто готов был его слушать, Дадли недавно стал чемпионом по боксу в тяжелом весе среди юниоров в соревнованиях между школ Юго-Востока Англии. Увлечение 'спортом джентльменов', как называл это дядя Вернон, сделало Дадли еще более устрашающим, чем это казалось Гарри во время учебы в начальной школе, когда он служил для Дадли первой боксерской грушей.
Гарри давно уже ничуть не боялся своего кузена, но все же был уверен: если Дадли теперь натренирован и хорошо обучен драться, то радоваться тут нечему. Дадли удалось запугать всю окрестную ребятню — они теперь шарахались от него и боялись даже больше, чем 'этого бандита Поттера', который, как их предупреждали родители, был отъявленным хулиганом и учился в закрытом интернате для малолетних преступников имени святого Брута.
Гарри с вялым любопытством наблюдал за бредущими по траве темными фигурами: интересно, кого же они избили сегодня вечером? Оглянитесь, думал Гарри, внимательно следя за ними. 'Идите сюда… ну оглянитесь же… я сижу здесь один-одинешенек… подойдите и только попробуйте…'
Если эта шайка его заметит, вряд ли дружки Дадли сумеют справиться с искушением почесать кулаки. Любопытно было бы посмотреть, что тогда станет делать Дадли? Терять лицо перед собственной шайкой он не захочет, но наверняка не рискнет тронуть Гарри… Да, это было бы действительно забавно — понаблюдать за терзаниями Дадли, поиздеваться над ним, подразнить его, видя, как он боится ответить… а если кто-нибудь из его шайки только попробует тронуть Гарри, то пожалеет об этом: волшебную палочку он захватил с собой. 'Ну давайте же…' — думал он. Ему безумно хотелось сорвать на тех, кто когда-то превращал его жизнь в ад, хотя бы часть переполнявших его бессилия и разочарования.
Но они не оборачивались, они не замечали его… они уже почти подошли к выходу из парка. Гарри с трудом подавил внезапно вспыхнувшее желание окликнуть их… глупо лезть в драку понапрасну… ему нельзя использовать магию… он рискует вылететь из школы…
Голоса постепенно затихли, и Гарри потерял из виду Дадли и его компанию — они уже вышли на шоссе Магнолий.
'Ну вот, Сириус, пожалуйста, — вяло подумал Гарри. — Видишь, я не делаю глупостей. Я осторожен. Только вот сам ты поступил бы точь-в-точь наоборот.
Он поднялся на ноги и потянулся — кажется, пора. Тетя Петуния и дядя Вернон были убеждены, что Дадли всегда приходит вовремя, в котором часу он ни заявился бы домой, — но стоило Гарри вернуться хотя бы минутой позже, это всегда было уже слишком поздно. Прекрасно помня об угрозах дядя Вернона запереть его в сарае,[5] если он еще хоть раз позволит себе придти домой позже Дадли, Гарри направился к воротам парка — давясь зевотой и все еще хмурясь.
Улица Магнолий была похожа на Бирючиновую аллею как две капли воды: точно такие же большие квадратные дома, точно такие же ухоженные и вылизанные газоны и точно такие же большие квадратные домовладельцы с точно такими же надраенными, как у дяди Вернона, автомобилями. Потому-то Гарри и предпочитал бродить по Литтл Уингингу поздно вечером, когда лишь занавешенные окна яркими пятнами расцвечивали темноту, и он мог спокойно идти, забыв о своем «преступном» виде и не опасаясь услышать за спиной неодобрительное бурчание домовладельцев. Он шел так быстро, что уже на полпути по шоссе Магнолий шайка Дадли снова попалась ему на глаза; они как раз прощались друг с другом на перекрестке с улицей Магнолий. Гарри встал так, чтобы его прикрывал большой куст сирени, и притаился там.
— …визжал, как поросенок, да? — под всеобщий гогот напомнил Малкольм.
— Классный правый хук, Большой Ди, — прокомментировал Пирс.
— Завтра в то же время, парни? — спросил Дадли.
— Ну да, у меня, предков не будет дома, — кивнул Гордон.
— Тогда до встречи! — ухмыльнулся Дадли.
— Пока, Дад!
— До встречи, Большой Ди!
Гарри подождал, пока шайка разойдется, и только потом двинулся вперед. Голоса приятелей Дадли постепенно затихали, и как только наступила тишина, он вновь пересек поворот на переулок Магнолий, и, ускорив шаг, быстро догнал кузена — тот лениво прогуливался и что-то фальшиво насвистывал.
— Эй, Большой Ди!
Дадли повернулся.
— А, — хмыкнул он. — Это ты…
— И давно тебя так зовут? А, 'Большой Ди'? — спросил Гарри.
