думать про то, как прореагируют Дурслеи, обнаружив Гарри, стоящим на пороге на шесть месяцев раньше, чем они рассчитывали, он рванул к сундуку, захлопнул крышку и запер ее на замок, автоматически оглянулся вокруг в поисках Хедвиги, но потом вспомнил, что она все еще в Хогвардсе — ну что ж, по крайней мере, не придется тащить клетку — он схватился за сундук и уже потащил его к двери, когда на полдороги услышал ехидный голосок:
— Мы что же, сматываемся?
Гарри оглянулся. На чистом холсте появился Финеас Нигеллус, облокотившись о раму, он с увлечением разглядывал Гарри.
— Нет, не сматываюсь, — коротко бросил Гарри, протащив за собой сундук еще на несколько шагов.
— Я думал, — произнес Финеас Нигеллус, поглаживая свою острую бородку. — Что те, кто попадает в Колледж Гриффиндора, должны отличаться отвагой? Но, как я теперь вижу, тебе бы лучше было попасть в мой колледж. Мы — слизеринцы, отважны, да, но не глупы. Например, будь у нас выбор, мы в первую очередь выберем то, что спасет наши собственные головы.
— Я не свою голову спасаю, — бросил Гарри, протащив сундук по особенно скомканному и изъеденному молью куску ковра возле двери.
— Ну конечно, — Финеас Нигеллус по-прежнему гладил свою бородку. — Это ты типа не малодушие проявляешь, а благородство.
Гарри не обратил на него внимания. Его ладонь уже легла на дверную ручку, когда Финеас Нигеллус лениво произнес:
— У меня для тебя послание от Думбльдора.
Гарри повернулся.
— Какое?
— «Оставайся на месте».
— А я и не двигался, — ладонь Гарри все еще лежала на дверной ручке. — Так что за послание?
— Я его только что передал тебе, дурень, — дружелюбно сообщил Финеас Нигеллус. — Думбльдор сказал — «оставайся на месте».
— Почему? — нетерпеливо бросил Гарри, отпуская сундук. — Почему он хочет, чтобы я остался? Что еще он сказал?
— Больше ничего, — Финеас Нигеллус взметнул вверх тонкую черную бровь, словно бы сочтя Гарри слишком дерзким.
Гнев вскипел в Гарри, подобно змее, взметнувшейся из высокой травы. Он был измотан, совершенно сбит с толку, за последние двенадцать часов он испытал ужас, облегчение и снова тот же ужас, а Думбльдор все еще не хочет говорить с ним!
— Так это все? — громко переспросил он. — «Оставаться на месте»? Это все, что мне твердили после того, как на меня напали дементоры! Оставайся на месте, пока взрослые с этим разберутся, Гарри! На фига нам говорить тебе что-то, ведь твои мелкие убогие мозги все равно с этим не справятся!
— Знаешь ли, — голос Финеас Нигеллуса перекрыл Гаррин. — Вот именно поэтому я и ненавидел быть учителем! Молодежь так дьявольски уверена, что во всем права! А тебе не приходило в голову, мой бедненький кичливый задавала, что у директора Хогвардса могут иметься веские причины не посвящать тебя в мельчайшие детали его плана? А прежде, чем начать выделываться, тебе никогда не казалось, что следование наказам Думбльдора никогда не причиняло тебе вреда? Нет. Нет, как и весь остальной молодняк, ты более чем уверен, что только ты один и можешь все чувствовать и знать, распознавать опасность, и только конечно ты один достаточно умен для того, чтобы быть вникнуть во все планы Темного Лорда….
— А он что, намеревается что-нибудь сделать со мной? — мгновенно отреагировал Гарри.
— А я разве это сказал? — Финеас Нигеллус внимательно изучал свои шелковые перчатки. — Ну а теперь, если ты меня извинишь, у меня есть дела поважнее, чем слушать подростковое нытье… приятного тебе времяпрепровождения.
Он бочком нырнул за рамку картины и скрылся из виду.
— Ну и ладно, ну и иди! — заорал Гарри пустому холсту. — И благодарить Думбльдора не за что!
Чистый холст оставался безмолвным. Кипя от злости, Гарри подтащил сундук обратно к изножию своей кровати, и, закрыв глаза, упал лицом вниз на проеденное молью покрывало. Все его тело налилось тяжестью и ужасно болело.
Словно он пешком прошел долгие-долгие мили… и казалось почти невероятным, что всего двадцать четыре часа назад, Чу Чэн подходила к нему под веткой омелы… он так устал… но боялся заснуть… и еще не знал, как долго он сможет сопротивляться этому желанию… Думбльдор сказал ему остаться…это значит, что он может поспать… но он так напуган… вдруг это произойдет снова?
Он погрузился в забытье…
И кинолента в его голове будто ждала, чтобы снова начать крутиться. Он шел по пустынному коридору к черной двери без украшений, мимо грубых каменных стен, факелов и открытого слева лестничного пролета с ведущими вниз каменными ступенями…
Он подошел прямо к черной двери, но не смог открыть ее… он молча уставился на нее, отчаянно желая попасть внутрь…нечто, чего он желал от всего сердца лежало по ту сторону…предел мечтаний…если бы только шрам перестало покалывать…тогда бы ему легче было думать…
— Гарри, — донесся откуда-то очень издалека голос Рона. — Мама сказала, что обед готов, но она оставит его для тебя, если ты не захочешь вставать с постели.
Гарри открыл глаза, но Рон уже вышел из комнаты.
Он не хочет оставаться один на один со мной, подумал Гарри. Только не после того, что сказал Хмури.
Он решил, что теперь никому не захочется находится рядом, зная, что именно таится внутри него.
Он бы ни за что не спустился к обеду, не причинил бы им беспокойства своим обществом. Он просто перевернулся с одного бока на другой и, не долго думая, вновь заснул. Спал он долго и проснулся на рассвете со сведенным от голода животом. На соседней кровати храпел Рон. Скосив глаза в сторону, Гарри увидел темный силуэт Финеаса Нигеллуса, вновь оказавшийся в своем портрете. Гарри пришло на ум, что возможно, Думбльдор специально послал Финеаса наблюдать за ним, на случай, если ему снова вздумается на кого-нибудь напасть.
Чувство неприязни к себе усилилось. Он почти пожалел, что подчинился Думбльдору… если именно так и будет теперь проходить его жизнь на Гриммолд Плэйс, то ууж лучше ему было бы отправиться обратно на Бирючиновую Аллею.
Все следующее утро обитатели дома провели, украшая его к рождеству. Гарри не мог припомнить когда последний раз видел Сириуса в таком замечательном настроении, тот даже пел рождественские хоралы, очевидно радуясь тому, что оказался на праздник в хорошей компании. Его голос доносился снизу даже в холодную гостиную, где в полном одиночестве сидел Гарри, наблюдая, как белеет за окнами небо, готовясь просыпаться снегом, с чувством нездорового удовольствия от сознания того, что всем предоставлена возможность посплетничать о нем, чем они, конечно, не преминут воспользоваться. Поэтому, услышав, как его тихонько зовет снизу на ланч миссис Уизли, он просто поднялся на этаж и сделал вид, что ничего не слышал.
Около шести вечера забренчал звонок на входной двери, и миссис Блэк вновь заголосила. Решив, что это Мундунгус или кто-нибудь еще из членов Ордена, Гарри устроился поудобнее возле стены комнаты Конькура, где он прятался, подкармливая гипогриффа дохлыми крысами и при этом мучительно страдая от голода. И потому испытал легкое потрясение, когда несколько минут спустя кто-то сильно забарабанил в его дверь.
— Я знаю, что ты там, — послышался голос Гермионы. — Будь любезен, выйди, пожалуйста. Мне надо поговорить с тобой.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Гарри, открывая дверь. За его спиной Конькур заскреб по засыпанному соломой полу в поисках случайно оброненных кусков крысятины. — Я думал ты катаешься на
