Собор

Все, что у Роберта осталось — это небольшая страховка и половинка мексиканской монетки в двадцать песо. Вторую по­ловинку он положил ей в гроб. Очень трогательно.

И вот, в назначенный час, моя жена пошла встречать его на станцию. Мне оставалось только сидеть и ждать — естественно, из-за этого злился на слепого, — я сидел со стаканом перед телеви­зором, когда их услышал, ну, как подкатила маши­на. Я встал с дивана и подошел к окну, чтобы оце­нить обстановку.

Я увидел, что моя жена, хохоча, паркуется. Вот она вышла из машины, захлопнула дверь, а сама все улыбается. Просто невероятно. Вот, обогнув маши­ну, подошла с другой стороны, слепой уже сам начал выбираться. Нет, вы только представьте, у него большая окладистая борода! Слепой, да еще с боро­дой! По-моему, это перебор. Слепой полез на заднее сиденье и вытащил чемодан. Жена взяла его под ру­ку, заперла машину и, не умолкая ни на минуту, пове­ла его к крыльцу. Я выключил телевизор. Допил пи­во, сполоснул стакан и вытер руки. Потом подошел к входной двери.

— Познакомься, это Роберт, — сказала жена. — Ро­берт, это мой муж. Я тебе о нем много рассказывала.

Она просто вся сияла, вцепившись в рукав его куртки.

Слепой поставил чемодан и протянул руку.

Я протянул ему свою. Он крепко ее стиснул, по­держал немножко, прежде чем отпустить.

— У меня такое чувство, что мы с вами уже знако­мы, — пробасил он.

— Аналогично, — ответил я. А что еще можно бы­ло ответить? Потом добавил:

— Добро пожаловать, много о вас слышал.

Мы двинулись с крыльца в гостиную, жена вела его под руку. В другой руке слепой держал чемодан. А моя жена не унималась и то и дело твердила:

— Так, Роберт, здесь налево. Правильно. Аккурат­ней, Роберт, здесь стул стоит. Вот так. Пожалуйста, садись. Здесь диван. Мы его купили всего пару не­дель назад.

Я начал было рассказывать про старый диван, он мне очень нравился, но так ничего, собственно, и не сказал. Потом я собирался сказать что-то еще, — так, ничего особенного, о том, какие виды на Гудзон от­крываются из окон поезда. О том, что когда едешь в Нью-Йорк, стоит покупать билет на места с правой стороны вагона, а когда возвращаешься, то, естест­венно, с левой.

— Хорошо доехали? — в итоге спросил я. — С какой стороны вы сидели, справа или слева?

— Что значит, с какой стороны? — возмутилась же­на. — Какая разница, с какой?

— Я же просто спросил.

— Справа, — ответил слепой. — Я на поезде уже больше сорока лет не путешествовал. С тех пор, ког­да был еще совсем маленьким. С родителями ездил. Давненько это было. Я уж и забыл, каково это. Ви­ дишь, у меня борода заиндевела, — сказал он, обра­щаясь к моей жене. — Так мне сказали. Что, солидно выгляжу, солнце мое? — спросил ее слепой.

— Очень солидно, Роберт, — ответила она. — Ро­берт, Роберт, я так рада тебя видеть.

Жена наконец-то оторвала взгляд от слепого и по­смотрела на меня. Мне показалось, что ей совсем не понравилось, что она увидела. Я только пожал пле­чами.

Я никогда еще не встречал незрячих людей, и уж тем более, никогда не был лично с ними знаком. На­шему гостю было сильно за сорок: коренастый, лы­сеющий мужчина, вдобавок он сильно сутулился, как будто постоянно таскал огромные тяжести. На нем были коричневые штаны, коричневые ботинки, светло- коричневая рубашка, галстук и спортивная куртка. Просто отпад! И еще эта борода лопатой. Правда, у него не было палочки и темных очков. Я всегда думал, что все слепые просто обязаны но­сить темные очки. Вообще-то лучше бы он их носил. На первый взгляд глаза у него — самые обыкновен­ные. Но если приглядеться, что-то в них было не так. Радужная оболочка была слишком светлой, это первое, а зрачки двигались будто бы произвольно, будто он не мог ими управлять. Жутковато. Вгляды­ваясь в его лицо, я заметил, что один зрачок начал двигаться в сторону носа, а второй на мгновение как бы попытался остаться там, где и был. Но попытка не удалась, и через секунду и этот зрачок пришел в движение, о чем слепой, видимо, даже не знал. Я предложил:

— Может, хотите чего-нибудь выпить? Что вы предпочитаете? У нас всего есть понемножку. Соби­ раем всякие напитки — есть у нас такая маленькая слабость.

— Старик, я вообще-то виски люблю, — сказал он своим густым басом.

— Ладно, — ответил я. Старик — ничего себе! — Сейчас принесу.

Слепой пальцами ощупал свой чемодан, стояв­ший рядом с диваном. Он явно пытался познако­ миться с новым для него пространством. Ну и ладно, я не обижался.

— Давай, я отнесу его в твою комнату, — предложи­ла моя жена.

— Нет, не стоит беспокоиться, — ответил он. — Я сам отнесу, когда пойду наверх.

— Добавить немного содовой в виски? — спросил я.

— Совсем чуть-чуть.

— Понятное дело.

Слепой сказал:

— Совсем капельку. Знаете ирландского актера Барри Фицджеральда? Я в этом смысле его копия. Когда я пью воду, говорил он, то я пью воду. А когда пью виски, то пью только виски.

Моя жена засмеялась. Слепой выставил вперед подбородок, поглаживая снизу эту свою бороду.

Я приготовил нам напитки — три больших стакана шотландского виски с капелькой содовой. Потом мы все уселись поудобнее и начали обсуждать маршру­ты, которые преодолел Роберт по пути сюда. Снача­ ла поговорили о долгом перелете с Западного побе­режья в Коннектикут, потом из Коннектикута поез­дом до нас. За обсуждением этой части пути мы незаметно пропустили еще по стаканчику.

Я вспомнил, что где-то прочел, почему слепые не курят. Там говорилось, что не курят они потому, что не видят дым, который выдыхают. Я вспомнил об этом как о непреложной истине, но этот слепой выку­ ривал сигарету чуть ли не до самого фильтра, а потом прикуривал новую. Он доверху наполнил пепельницу, и жене моей пришлось пойти ее опорожнить.

За ужином мы все выпили еще. Жена положила Роберту в тарелку огромный стейк, чуть ли не ведро картошки и зеленых бобов. Я отрезал два куска хле­ба и намазал их маслом:

— Вот два куска хлеба с маслом, возьмите, — сказал я и сделал большой глоток виски. — Давайте теперь помолимся, — предложил я.

Слепой опустил голову. Моя жена посмотрела на меня, разинув рот.

— Давайте помолимся, чтоб телефон нам сегодня не мешал, а еда не остыла, — сказал я.

Мы набросились на пищу — смолотили все, что было на столе. Мы ели так, будто завтра конец света, и это последняя возможность наесться вдоволь. Мы не разговаривали. Мы просто ели. Уминали. Все сме­ли со стола. Все подчистую. Слепой быстро освоил­ся и прекрасно знал, что и где лежит на его тарелке. Он вполне уверенно резал стейк ножом, придержи­вая его вилкой. Он отрезал два кусочка мяса, потом отправлял их в рот, принимался за картофель, по­том за бобы, и, наконец, отрывал кусок хлеба, нама­ занного маслом, и все это с удовольствием переже­вывал. Еду он запивал молоком, мы налили ему огромный стакан. Кстати сказать, все это не мешало ему пускать в ход пальцы, если нужно было что-то нащупать.

Мы все съели, все-все, включая половину клубнич­ного пирога. Потом несколько секунд просто сидели без движения. На лицах выступили капельки пота. На­конец, все вышли из-за стола, оставив гору грязной посуды. Не оборачиваясь, мы направились обратно в гостиную и плюхнулись на наши прежние места. Моя жена и Роберт сели на диван. Я сел в кресло. Пока моя жена и Роберт обсуждали самые значительные собы­тия в их жизни, произошедшие за десять лет, мы вы­пили еще по два стаканчика. Я, в основном, слушал. Изредка вставлял какую-нибудь фразу. Я не хотел, чтоб он думал, что меня вообще в гостиной нет, а она — что мне не интересно. Они говорили о том, что случилось с ними — подчеркиваю, с ними! — за эти де­сять лет. Я с нетерпением ждал того момента, когда сахарные уста моей жены произнесут, например, такую фразу: «А потом в моей жизни появился мой до­рогой муж». Но ничего подобного я не услышал. Боль­ше говорили о Роберте. Роберт, похоже, все на этом свете успел перепробовать, такой вот слепой мастер на все руки. Но в основном он и его жена занимались распространением косметики фирмы «Эмвей», на это, как я понял из разговора, они и существовали. Еще слепой бьш радиолюбителем. Очень громким го­лосом он рассказывал, как общался с такими же люби­ телями с острова Гуам, с Филиппинских островов, Аляски и даже Таити. Сказал, что в этих местах у него