Часто и тяжело дыша, он уставился на Снитч. Сейчас, когда он хотел бы заставить время течь так медленно, как только возможно, он, кажется, его ускорил, и понимание пришло так быстро, словно он в него врезался. Вот он, конец. Миг настал.
Он прижал золотистый металл к губам и прошептал: — Я скоро умру.
Металлическая сколупка раскрылась. Он опустил дрожащую руку, поднял, под Плащом, палочку Драко и тихонько сказал: —
На двух половинках Снитча лежал чёрный камень с неровной трещиной через середину. Воскрешающий Камень треснул по вертикальной черте, представляющей Бузинную Палочку. Треугольник и круг, представляющие Плащ и Камень, были по-прежнему различимы.
И снова Гарри не потребовалось думать, чтобы понять. Речь шла не о том, чтобы привести их назад, он сам скоро должен был к ним присоединиться. Не он их призывал: они звали его.
Он закрыл глаза и трижды повернул камень на ладони.
Он знал, что это произошло, потому что услышал слабое движение рядом, обозначавшее, что лёгкие тела ступили ступили ногой на сырую, усыпанную ветками землю лесной опушки. Он открыл глаза и посмотрел вокруг.
Это были не призраки, и не плоть, он мог это видеть. Больше всего они походили на Ребуса, когда тот давным-давно вышел из дневника, воспоминанием, чуть-чуть не ставшим живым. Меньше вещественные, чем живые тела, но больше, чем призраки, они шли к нему. И на каждом лице была одна и та же любящая улыбка.
Джеймс был в точности такого же роста, как Гарри. На нём была та одежда, в которой он умер, и его волосы были растрёпанные и взъерошенные, и его очки были чуть-чуть набок, как у мистера Висли.
Сириус был высокий и красивый, и много моложе, чем Гарри знал его в жизни. Он шагал с небрежным изяществом, руки в карманах, на лице ухмылка.
И Люпин был моложе, и не такой оборванный, и его волосы были гуще и темнее. Было видно, что он счастлив вернуться в знакомые места, где он столько бродил в юности.
Лили улыбалась шире всех. Подойдя поближе, она откинула назад свои длинные волосы, и её зелёные глаза, так похожие на его, жадно изучали его лицо, словно она никогда не сможет наглядеться досыта.
— Ты был таким храбрым.
Он не мог говорить. Ему было праздником глядеть на неё, и он подумал, что если вот так стоять и смотреть на неё, то больше ничего не надо.
— Ты уже почти с нами, — сказал Джеймс. — Очень близко. Мы… гордимся тобой.
— Это больно?
Ребячий вопрос сорвался с его губ быстрее, чем Гарри смог его остановить.
— Умирать? Нисколько, — сказал Сириус. — Быстрее и легче, чем уснуть.
— И он захочет, чтобы это было быстро. Он хочет поставить точку, — сказал Люпин.
— Я не хотел, чтобы вы умерли, — сказал Гарри. Эти слова пришли помимо его воли. — Каждый из вас. Простите…
Больше всего он обращался к Люпину, умолял его.
— …сразу после того, как у вас появился сын… Ремус, мне так жаль…
— Мне тоже жаль, — сказал Люпин. — Жаль, что я никогда не узнаю, какой он… но он будет знать, почему я умер, и я надеюсь, он поймёт. Я пытался создать мир, в котором у него было бы больше счастья.
Холодный ветерок, прилетевший, казалось, из самого сердца леса, откинул волосы у Гарри со лба. Он знал, что они не будут приказывать ему идти, что это должно быть его решение.
— Вы останетесь со мной?
— До самого конца, — сказал Джеймс.
— Они вас не увидят? — спросил Гарри.
— Мы — часть тебя, — сказал Сириус. — Никому другому не видимы.
Гарри взглянул на мать.
— Стань поближе ко мне, — сказал он тихо.
И он пошёл. Холод дементоров не овладел им; он прошёл мимо них, со своими спутниками, и они были для него как Покровители, и вместе они шли среди густо растущих старых деревьев, с их переплетающимися сучьями, с их корявыми извилистыми корнями под ногой. Во тьме Гарри плотно запахнул на себе Плащ, и шёл глубже и глубже в лес, без понятия, где именно искать Волдеморта, но уверенный, что его отыщет. Рядом, почти без звука, шли Джеймс, Сириус, Люпин, и Лили, и их присутствие было его мужеством, благодаря им он был способен делать шаг за шагом.
Его тело и рассудок были теперь странно разъединены, его ноги действовали без осознанного руководства, словно он пассажир, а не водитель, в теле, которое должен был скоро покинуть. Мёртвые, шедшие рядом с ним через лес, были для него гораздо реальнее живых, оставшихся позади, в замке, Рона, Эрмионы, Джинни и всех прочих; они казались ему призраками, пока он, спотыкаясь и оскользаясь, шёл навстречу концу своей жизни, навстречу Волдеморту…
Глухой стук и шёпот: поблизости пробиралось ещё какое-то живое существо. Гарри остановился, под Плащом, вглядываясь, прислушиваясь, и его мать и отец, и Сириус, и Люпин тоже остановились.
— Тут кто-то есть, — послышался совсем рядом хриплый шёпот. — Надел Плащ-невидимку. Это не может быть…?
Из- за ближайшего дерева появились две фигуры. Их палочки засветились, и Гарри увидел, как Яксли и Долохов вглядываются в темноту, прямо туда, где стояли Гарри, его мать, и отец, и Сириус, и Люпин. Было ясно, что они никого не видят.
— Я точно чего-то слышал, — сказал Яксли. — Какое-то животное? Как по-твоему?
— Этот долбанутый Хагрид держал тут целое стадо всякого такого, — сказал Долохов, оглядываясь через плечо.
Яксли посмотрел на часы.
— Время подходит. У Поттера был час. Он не пришёл.
— Лучше вернёмся, — сказал Яксли. — Узнаем, какие теперь планы.
Он и Долохов повернулись и пошли вглубь леса. Гарри последовал за ними, зная, что они выведут его прямо туда, куда ему нужно. Он посмотрел по сторонам, и мать ему улыбнулась, и отец одобряюще кивнул.
Через несколько минут ходьбы Гарри увидел впереди свет, и Яксли и Долохов вышли на прогалину, в которой Гарри узнал место, где когда-то жил чудовищный Арагог. Остатки его широких сетей ещё оставались здесь, но Пожиратели Смерти выгнали оттуда толпы его потомков, чтобы те сражались за них.
Огонь горел посреди прогалины, и его мерцающий свет падал на толпу молчащих, внимательных Пожирателей Смерти. Одни из них оставались в масках и капюшонах, другие открыли лица. По краям их группы сидели два великана, отбрасывая огромные тени, их жестокие лица — словно грубо обработанный камень. В стороне Гарри увидел Фенрира, грызущего свои длинные ногти; здоровенный светловолосый Роул щупал свою кровоточащую губу. Он увидел Люциуса Малфоя, сломленного и перепуганного, и Нарциссу, чьи запавшие глаза были полны дурных предчувствий.
Все глаза смотрели на Волдеморта, который стоял, опустив голову, держа перед собой в белых руках Бузинную палочку. Может быть, он молился, или молча считал в уме, и Гарри, стоящему неподвижно на краю сцены, пришла абсурдная мысль о ребёнке, играющем в прятки. За головой Волдеморта огромная змея, Нагини, плавала в своей искрящейся зачарованной клетке, извиваясь и свиваясь кольцами, словно чудовищный нимб.
Когда Долохов и Яксли присоединились к кругу, Волдеморт поднял лицо.
— Ни следа его, мой господин, — сказал Долохов.
Выражение лица Волдеморта не изменилось. Красные глаза словно горели в свете костра. Медленно он провёл длинными пальцами по Бузинной палочке.
— Мой господин…
