Это заговорила Беллатриса: она сидела ближе всех к Волдеморту, растрёпанная, на лице немного крови, но других ран не видно.
Волдеморт поднял руку, показав ей молчать, и она не сказала больше ни слова, но раболепно смотрела на него.
— Я думал, он придёт, — сказал Волдеморт своим высоким, ясным голосом, глядя на мечущееся пламя. — Я ждал, что он придёт.
Все молчали. Они казались такими же испуганными, как Гарри, чьё сердце сейчас так билось о рёбра, словно вознамерилось бежать из тела, с которым он должен был расстаться. Его руки были в поту, когда он стягивал Плащ-невидимку и запихивал его за пазуху, и с ним — палочку. Он не хотел, чтобы его искушал соблазн сражаться.
— Похоже, я… ошибался, — сказал Волдеморт.
— Ты не ошибался.
Гарри сказал это так громко, как только смог, со всей силой, которую мог собрать: он не хотел, чтобы в его голосе звучал страх. Воскрешающий Камень выскользнул из его онемевших пальцев, и краешком глаза он увидел, как его родители, Сириус и Люпин исчезли, едва он вышел на свет костра. В это мгновение он чувствовал, что никто не имел значения — только Волдеморт. Только они двое и существовали.
Иллюзия исчезла так же быстро, как пришла. Великаны заревели, Пожиратели Смерти повскакали с мест, и было много криков, ахов, даже смеха. Волдеморт стоял, как замёрзший, но его красные глаза нашли Гарри, и он глядел, как Гарри идёт к нему, и между ними — только костёр.
Потом раздался вопль: — ГАРРИ! НЕТ!
Он обернулся: Хагрид, связанный, спутанный, прикрученный к дереву неподалеку. От отчаянных рывков его массивного тела тряслись ветви над его головой.
— НЕТ! НЕТ! ГАРРИ, ГДЕ…?
— ТИХО! — крикнул Роул, его палочка коротко вспыхнула, и Хагрид замолк.
Беллатриса вскочила на ноги, жадно переводя взгляд с Волдеморта на Гарри; её грудь вздымалась. Всё, что двигалось — это только языки огня и змея, свивающая и развивающая кольца в мерцающей клетке за головой Волдеморта.
Гарри чувствовал палочку у себя на груди, но не сделал попытки её достать. Он знал, что змея защищена слишком хорошо, знал, что если он попробует направить палочку на Нагини, его раньше поразит полсотни заклятий. И, неподвижные, Волдеморт и Гарри смотрели друг на друга, и Волдеморт немного наклонил голову набок, рассматривая стоящего перед ним юношу, и безжалостная улыбка искривила его безгубый рот.
— Гарри Поттер, — произнёс он очень тихо. Его голос был словно часть журчания огня. — Мальчик, Который Выжил.
Никто из Пожирателей Смерти не шелохнулся. Они ждали: всё вокруг ждало. Хагрид рвался в путах, и Беллатриса тяжело дышала, и Гарри непонятно почему вспомнил Джинни, её лучистый взгляд, как он почувствовал её губы на своих…
Волдеморт поднял палочку. Он по-прежнему держал голову набок, словно любопытный ребёнок, гадающий, что случится, если он продолжит. Гарри смотрел в его красные глаза, и желал, чтобы это произошло сейчас, быстро, пока он может стоять, пока он владеет собой, пока его не одолел страх…
Он увидел, как шевельнулся рот, как полыхнуло зелёным светом, и всё исчезло.
Глава тридцать пятая Вокзал Кинг Кросс
Он лежал вниз лицом, слушая тишину. В совершенном одиночестве. Никто за ним не следил. Вообще никого здесь не было. Он даже не был полностью уверен, что он сам тут есть.
Прошло много времени, а может, и вообще никакого времени, и он сообразил, что, наверное, существует, что он больше, чем мысль без тела, потому что он лежит, определённо лежит, на чём-то. Значит, у него есть чувство осязания, и то, на чём он лежит, тоже существует.
Как только Гарри дошёл до этого заключения, то осознал, что лежит голый. Поскольку он был уверен в своём полном одиночестве, то его это не обеспокоило, разве что немного заинтересовало. Ему стало любопытно, не способен ли он видеть, если уж может осязать. Поднимая веки, он обнаружил, что у него есть глаза.
Он лежал в светящемся тумане; правда, тумана, похожего на этот, ему никогда не доводилось видеть. Не окружающее было скрыто клубящейся мглой, а, скорее, клубящаяся мгла ещё не превратилась в окружающее. Пол, на котором он лежал, был вроде белый, не тёплый, не холодный; он просто был, что-то плоское и пустое, чтобы было на чём находиться.
Он сел. Его тело оказалось целым. Он ощупал лицо. На нём больше не было очков.
Потом сквозь окружающее его бесформенное ничто до него дошли звуки: лёгкие мягкие удары, что-то стучало, колотило, боролось. Звуки, вызывающие жалость, но ещё и вроде неприличные. У него возникло неловкое чувство, что он подслушивает что-то тайное, постыдное.
В первый раз ему захотелось быть одетым.
Едва желание оформилось в его голове, как неподалеку оказалась одежда. Он взял её, и надел. Она была мягкая, чистая и тёплая. Невероятно, как это тут появилась, в тот миг, как он её захотел…
Он встал и посмотрел вокруг. Это что, вроде огромной Выручай-комнаты? Чем больше он глядел, тем больше ему было на что смотреть. Высоко над ним сверкала под солнцем огромная сводчатая стеклянная крыша. Может быть, это дворец. Всё — тихо и спокойно, только вот эти странные шлепки и хныканье где-то совсем рядом, в тумане…
Гарри медленно поворачивался на месте, и, казалось, окружающее создавало себя перед его глазами. Широко пространство, светлое и чистое, зал много больше Большого Зала, под этим самым ясным стеклянным куполом. Он был совершенно пуст. Единственный, кто тут был, это Гарри, а ещё…
Гарри шарахнулся, ему стало мерзко. Он определил то, что создавало шум. Оно походило на маленького голого ребёнка, скорчившегося на полу, с грубой и неровной, словно ободранной, кожей, и он, дрожал, лёжа под вокзальным креслом,[21] где его, нежеланного, оставили бороться за жизнь, затолкали от глаз подальше.
Гарри его испугался. Пусть существо было маленьким, и слабым, и израненным, он не хотел приближаться к нему. Но всё-таки подошёл поближе, готовый в любое мгновение отпрыгнуть. Скоро он стоял так близко, что мог бы дотронуться, но не мог заставить себя это сделать. Он чувствовал себя трусом. Он должен помочь этому существу, но оно ему отвратительно.
— Ты ему не поможешь.
Гарри крутанулся на месте. К нему шёл Альбус Дамблдор, бодрый, статный, в широкой мантии тёмно- синего, как ночное небо, цвета.
— Гарри, — он широко развёл руки, и обе его ладони были целые, и белые, и неповреждённые. — Ты удивительный мальчик. Храбрый, настоящий храбрец. Давай прогуляемся.
Ошеломлённый, Гарри пошёл за Дамблдором, и тот повёл его под высоким сияющим сводом, прочь от того места, где хныкал ободранный ребёнок, к двум креслам в некотором отдалении, которых Гарри раньше не видел. Дамблдор уселся на одно из них, а Гарри упал на другое, не сводя глаз с лица своего бывшего директора. Длинные серебряные волосы и борода, пронзительно-голубые глаза за очками-полумесяцами — всё такое, как он помнил. И всё-таки…
— Но вы же умерли, — сказал Гарри.
— О да, — сказал Дамблдор, как о чём-то само собой разумеющемся.
— Тогда… я тоже мёртвый?
— А, — широко улыбнулся Дамблдор. — Вот ведь вопрос, правда? В целом, мой дорогой мальчик, я думаю, что нет.
Они смотрели друг на друга; старый человек светло улыбался.
— Нет? — повторил Гарри.
— Нет, — сказал Дамблдор.
