Гарри Поттер и Дары Смерти (перевод В. Сорокина)

— Но…, - Гарри невольно поднял руку к шраму-молнии; казалось, он исчез. — Но я должен был умереть, я не защищался! Я думал позволить ему убить меня!

— И это, — сказал Дамблдор, — я думаю, и изменило всё.

Казалось, Дамблдор светится счастьем, ярким, как огонь; Гарри ещё не видел, чтобы кто-то был так полностью, без изъятия, доволен собой.

— Объясните, — потребовал Гарри.

— Но ты уже сам знаешь, — сказал Дамблдор, и покрутил большими пальцами.

— Я позволил ему убить меня, — сказал Гарри. — Разве не так?

— Ты сделал это, — кивнул Дамблдор. — Продолжай!

— Значит, та часть его души, которая была во мне…

Дамблдор энергично закивал, широкой ободряющей улыбкой побуждая Гарри продолжать.

— …её больше нет?

— О да! — сказал Дамблдор. — Да, ты её разрушил. Твоя душа цела, Гарри, и она только твоя.

— Но тогда…

Гарри с дрожью мотнул головой туда, где маленькое изувеченное создание дрожало под стулом.

— Что это, профессор?

— Что-то, чему ни ты, ни я не можем помочь, — сказал Дамблдор.

— Но если Волдеморт пустил Убийственное заклятие, — снова начал Гарри, — и никто в этот раз за меня не умер, как же я могу быть живым?

— Я полагаю, ты знаешь, — сказал Дамблдор. — Подумай о былом. Вспомни, что он сотворил, в своём невежестве, в своей жадности и жестокости.

Гарри думал. Он позволил своему взгляду бродить по тому, что их окружало. Точно, они сидели во дворце, только каком-то странном, где то тут, то там маленькие ряды кресел и кусочки ограждений, и по- прежнему ни души — только он, и Дамблдор, и крошечное существо под сиденьем. И тут ответ сам, без усилия, слетел с губ Гарри.

— Он взял мою кровь.

— Совершенно точно! — сказал Дамблдор. — Он взял твою кровь, и с её помощью восстановил своё живое тело! Твоя кровь, Гарри, в его венах, и защита Лили на вас обоих! Он сделал так, что пока он жив, живёшь ты!

— Я живу… пока он живёт? Но я думал… я думал, что всё наоборот будет! Я думал, что мы должны умереть вместе! Или это одно и то же?

Возня и хныканье существа, мучающегося позади, отвлекала Гарри, и он опять взглянул туда.

— Вы уверены, что мы ничего не можем сделать?

— Ему невозможно помочь.

— Тогда объясните… дальше, — сказал Гарри, и Дамблдор улыбнулся.

— Ты, Гарри, был седьмой Разделённой Сутью, Сутью, о создании которой он никогда не помышлял. Он довёл свою душу до такой неустойчивости, что она разорвалась, кода он совершил это невыразимо злое деяние, умерщвление твоих родителей и попытку убить ребёнка. Но то, что бежало из того дома, было ещё меньше, чем он считал. Он оставил позади не только своё тело. Он оставил частицу себя, захваченную тобой, предполагаемой жертвой, которая выжила.

И его познания оставались прискорбно неполными, Гарри! Волдеморт не озабочивается постижением того, что он не ценит. О домовых эльфах и детских сказках, о любви, верности и невинности Волдеморт не знает и не понимает в них ничего. Ни-че-го. Что во всём этом есть сила, превосходящая его силу, мощь, которую не превзойти никакой магией, эта правда никогда ему не давалась.

Он взял твою кровь, веря, что это добавит ему силы. Он принял в своё тело крошечную частицу тех чар, что наложила на тебя мать, когда умерла за тебя. Его тело хранит её самопожертвование, и пока существуют эти чары, живёшь и ты, и в этом — последняя надежда Волдеморта.

Дамблдор улыбнулся Гарри, а Гарри смотрел на него во все глаза.

— И вы знали это? Знали — всё это время?

— Я догадывался. Но мои догадки обычно бывают верными, — радостно сказал Дамблдор, и они замолчали, наверное, надолго, а существо позади хныкало и дрожало.

— Тут ещё, — сказал Гарри. — Ещё одна вещь. Почему моя палочка сломала ту, что была у него?

— Что до этого, тут я точно не знаю.

— Тогда попробуйте угадать, — сказал Гарри, и Дамблдор рассмеялся.

— Что тебе нужно понять, Гарри, это что и ты, и Лорд Волдеморт вместе прогулялись в такие пределы магии, какие никто не знал и не пробовал. Но, я полагаю, здесь произошло вот что, ранее не бывавшее, чего ни один изготовитель палочек никогда, я думаю, не предвидел и не мог объяснить Волдеморту.

Как ты теперь знаешь, когда Лорд Волдеморт возвращал себе человеческий облик, он без своего ведома удвоил связь между собой и тобой. К тебе была по-прежнему привязана часть его души, а сам он, думая усилиться, принял в себя часть материнского самопожертвования. Если бы он только мог представить в точности ужасающую силу этой жертвы, он никогда бы, наверное, не дерзнул прикоснуться к твоей крови… Но, если бы он был способен это понять, он не был бы Лордом Волдемортом, и, наверное, никогда бы никого не убил.

Усилив вашу двойную связь, связав ваши судьбы так крепко, как ещё никогда ничто не связывало двух волшебников, Волдеморт поднял на тебя палочку, у которой была общая с твоей палочкой сердцевина. И, как мы знаем, тут произошло нечто странное. Сердцевины повели себя так, что Лорд Волдеморт, понятия не имевший, что у вас палочки-близнецы, никак не мог этого ожидать.

В ту ночь, Гарри, он был напуган больше, чем ты. Ты принял возможность своей смерти, даже готов был умереть — а на это Лорд Волдеморт был не способен никогда. Твоя отвага победила, твоя палочка пересилила. И в это время что-то произошло между вашими палочками, что-то, подобное сродству между их владельцами.

Я склонен верить, что в ту ночь твоя палочка впитала что-то от силы и свойств палочки Волдеморта, можно сказать, что и от самого Волдеморта. Поэтому, когда он тебя преследовал, твоя палочка узнала его, узнала того, кто тебе и сородич, и смертельный враг, и извергла против него его собственную магию, магию намного более могучую, чем та, которую когда-либо творила палочка Люциуса. В твоей палочке была сила твоей беспредельной отваги и пагубного искусства самого Волдеморта: как же могла выстоять бедная палочка Люциуса Малфоя?

— Но если моя палочка такая могучая, как вышло, что Эрмиона смогла её сломать? — спросил Гарри.

— Мой дорогой мальчик, эти замечательные свойства были направлены на одного лишь Волдеморта, так опрометчиво взявшегося за глубочайшие законы магии. Только против него была та палочка запредельно могучей. А в остальном — палочка как палочка… хотя, не сомневаюсь, очень хорошая, — добродушно закончил Дамблдор.

Гарри задумался; он думал долго, а может быть — секунду. Здесь было трудно судить о таких вещах, как время.

— Он убил меня вашей палочкой.

— У него не получилось убить тебя моей палочкой, — поправил его Дамблдор. — Я думаю, мы согласимся, что ты не мёртвый… хотя, — добавил он, словно боясь, что допустил бестактность, — я, конечно же, не преуменьшаю твоих страданий, которые, я уверен, были тяжелы.

— Ладно, сейчас-то я чувствую себя просто здорово, — сказал Гарри, глядя на свои безупречно чистые руки. — А вообще, где это мы?

— Ну, об этом я собирался у тебя спросить, — сказал Дамблдор, оглядываясь вокруг. — Так где же мы, по-твоему?

Пока Дамблдор его не спросил, Гарри этого не знал. Сейчас же, однако, он обнаружил, что ответ у него готов.

— Это похоже, — сказал он медленно, — на вокзал Кинг Кросс. Только слишком чистый и пустой, и поездов что-то не видно.

— Вокзал Кинг Кросс! — Дамблдор не мог сдержать радостного смеха. — Боже мой, в самом деле?