Рильке увидел в русской действительности на грани веков подтверждение своим глубоко воспринятым еще до путешествия идеям о России как о богоизбранной стране — стране будущего, о русских людях как о смиренных и терпеливых верующих, неустанно созидающих своего грядущего бога. Последний момент, доминирующий в высказываниях Рильке, имеет особое значение. В разветвленной и сложной системе взглядов Андреас-Саломе Рильке особенно выделял ее мнение о том, что еще дремлющий 'нецивилизованный' русский народ наделен огромной духовной мощью и творческой активностью, которые когда-нибудь в будущем проявятся во всей полноте. Точка зрения Андреас-Саломе была близка Рильке, ибо отвечала его собственным упорным поискам нового человека, антибуржуазного, цельного и естественного. В представлении Рильке такой человек должен был быть и религиозным, и эстетическим, монахом-аскетом и одновременно художником-творцом. Такого человека Рильке, как ему казалось, нашел в России[2198]. Рильке называл Россию 'страной будущего', ее народ — 'народом- художником', а его пророком, углубляя и интерпретируя миф о 'русской душе', считал Достоевского.
В письме к А. Н. Бенуа 28 июля 1901 г., обосновывая свое неприятие любой философии (рационализированной 'системы', как представляется поэту), Рильке пишет:
'Всегда есть некая преждевременность там, где философия становится религией, т. е. начинает предъявлять к другим догматические требования, в то время как на деле она служит лишь грандиозным образцом того, как жил ее создатель и как он боролся с жизнью и смертью. Жизни Иисуса Христа и Достоевского — вот незабываемые явления и великие примеры. Однако именно слово последнего, человеческое, не превращенное в догму слово, будет для России более существенным, чем было для Европы слово Иисуса Назаретского, которое оказалось втиснутым в огромные системы'[2199].
После возвращения в Германию Рильке начинает знакомиться с русской культурой более основательно и углубленно. Вся его жизнь отдана теперь изучению России: упорным занятиям языком, чтению русских классиков.
В одном из писем Рильке в Россию от июля 1899 г. сказано:
'В последнее время я много читал Толстого, маленький этюд которого 'Люцерн' мне особенно понравился, и Достоевского, 'Братьев Карамазовых', которого я еще читаю и который полностью очаровал меня своими 'Белыми ночами' (как они все-таки хороши!)'[2200].
Весьма красноречива следующая запись, которую делает Рильке в своем дневнике 2 декабря 1899 г.: '…я прочитал с большим удовлетворением 'Русский роман' Мельхиора де Вогюэ. В своих конспектах я отметил все наиболее ценное, что есть в этой тонкой книге <…> Сразу же после этого, — продолжает Рильке, — я стал читать первый роман Достоевского 'Бедные люди'. Это та самая книга, о которой с восторженным признанием говорили Некрасов и Белинский. И я не знаю ни одной книги, которую можно было бы поставить рядом с ней. Сегодня я не могу писать об этом, но знакомство с книгой для меня не пройдет бесследно'[2201] .
Роман Достоевского, действительно, оставил в его душе глубокий след. Воспринимая Достоевского (как и всю Россию) весьма субъективно, Рильке увидел в 'Бедных людях' прежде всего апофеоз смиренного униженного бытия. Любовь и сострадание Достоевского к своим героям Рильке принимал за поэтизацию бедности, которая была для него символом опрощенного 'естественного' существования, якобы отличающего русских людей. В общем смысле 'бедность' для Рильке — непременное условие напряженной духовной жизни. Заявляя в 'Часослове' о том, что 'бедность — это великое сияние изнутри'[2202] , Рильке по существу ставит знак равенства между нищетой, монашеским аскетизмом и творческим актом. Не случайно третью книгу 'Часослова' Рильке заканчивает обращением к легендарному образу Франциска Ассизского. Бедность выступает в творчестве Рильке как антипод богатства, символизирующего упорядоченную рационализированную, в конечном итоге, буржуазную жизнь; ее воплощением для Рильке были 'большие города', из которых так стремится его герой Мальте (роман 'Заметки Мальте Лауридса Бригге', 1909). В духе Мальте или Франциска Ассизского переосмыслял Рильке и русских людей, в том числе и героев Достоевского — Вареньку и Макара Девушкина.
Увлечение Рильке 'Бедными людьми' было настолько сильным, что спустя некоторое время, видимо, в первой половине 1901 г. (уже после своего второго путешествия в Россию) он берется за перевод этой вещи.
В той же книге Хеллер приводит следующие слова Рильке:
'…Я читал его 'Бедных людей' — после того как его страна и его язык в огромной степени подготовили меня для этого, — я по нескольку раз перечитывал эту вне всяких сомнений гениальную книгу и, наконец, перевел оттуда отрывок'[2203] .
В письме к А. Н. Бенуа 28 июля 1901 г. Рильке рассказывает:
'Мне кажется, я уже говорил вам, насколько высоко я оцениваю Достоевского. 'Insel' в скором времени напечатает замечательный отрывок из романа ('Бедные люди') (история студента [Покровский]) в моем переводе, который я выполнял с большим старанием'[2204].
Однако в журнале 'Insel' перевод этот по неизвестным причинам опубликован не был. В настоящее время рукопись считается утерянной. По-видимому, она была продана с аукциона в 1914 г. вместе с другими бумагами Рильке, находившимися во время войны на его парижской квартире.
Имя Достоевского постоянно встречается в переписке Рильке с Бенуа. В уже цитировавшемся письме 28 июля 1901 г. Рильке просит художника прислать ему 'эссе господина Мережковского о Толстом и Достоевском'. Просьба Рильке была вызвана рекомендацией Бенуа, увлекавшегося в то время русскими мыслителями религиозно-философского направления.
В письме к Бенуа 6 декабря 1901 г. Рильке сообщает (письмо написано по-русски):
'До сих пор я только первый том сочинения г. Мережковского получил, и я на днях буду углубляться в эту важную книгу'.
В конце Рильке добавляет:
'О сочинении Мережковского я в любом случае буду писать для одного из наших журналов'.
Однако замысел Рильке не был осуществлен. Поэт не последовал и совету Бенуа, рекомендовавшего рассказы Достоевского 'Бобок' и 'Сон смешного человека' для перевода на немецкий язык. Рекомендация эта содержится в письме Бенуа к Рильке 4/17 августа 1902 г.[2205] А 27 августа 1902 г. Рильке уезжает из Германии в Париж, и на этом обрывается 'русский' период его жизни.
Но и в годы своих скитаний по Европе, не будучи внешне ничем связанным с Россией, Рильке любил и перечитывал Достоевского. Принято считать, что влияние Достоевского проявилось в его романе 'Заметки Мальте Лауридса Бригге'. 'История Николая Кузьмича, описанная в романе, немыслима без Достоевского', — категорически заявляет Брутцер[2206]. Е. И. Нечепорук усматривает в духовном облике Мальте 'воздействие образов Раскольникова и Подростка'[2207]. Решительно отвергая последнее предположение (никаких свидетельств о знакомстве Рильке с романом 'Подросток' не сохранилось), заметим, что и весьма тривиальное сопоставление Мальте с Раскольниковым, основанное лишь на одном случайном замечании Рильке в его письме к жене 19 октября 1907 г., также не имеет под собой достаточных оснований. Мальте и Раскольников едины лишь в своем активном неприятии окружающего их мира. Устремления же, движущие героем Достоевского, имеют мало общего с теми духовными испытаниями, через которые ведет своего героя Рильке.
Среди ряда свидетельств, подтверждающих, что интерес к Достоевскому Рильке сохранил и после 1902 г., наиболее убедительным является его письмо к N. N. 3 апреля 1912 г.
С энтузиазмом рекомендуя своей корреспондентке отдельные произведения русского писателя,
