Пред иконой стоишь со свечою...

Развернуты мысли твои в слова,
но взглядом о них скажи,
и я пройду с тобой поприща два —
до самой смертной межи.

Будущего гонцы в Господней горнице

* * *

Вот оно, небо звездное Тайной Вечери
предо мной на стене — лунный луч ловлю,
время мое позднее, время твое вечное,
я пред фрескою в свете резком стою.

Дни мои погублены, твои искалечены,
звездный луч из окна на стене рубцом,
и тенями лица склонившихся иссечены,
золотой овал стола завился венцом.

Будущего гонцы в Господней горнице,
от неба Вечери стена светла,
только, как Иуда, в круг ясный клонится
тень-предательница — ночная мгла.

Время твое звездное, время мое вечное,
я стою пред фрескою — резкий свет,
небо мое позднее Тайной Вечери,
в каждом нимбе-луночке — лунный след...

* * *

Помнишь, мы разделили небо,
как когда-то делили ризы,
слева слышались плачи Глеба,
справа слышались плачи Бориса.

Помнишь, мы разделили дали,
луч рассек мир на две окраины,
на два рая, и в каждом Авель,
святополком-убитый-каином.

Жертвы две — дань на две ладони,
две ладьи в океане Господнем,
в черной ризе да в белой — кони,
братья едут спустив поводья.

Каждый ангелу равен — с неба
каждый облаком-вьется-ризой...
Если слева — молитвой Глеба,
если справа — молитвой Бориса...

Аввакум

Путь наш очерчен грубо,
все ж, различим вдали
темные бревна сруба,
столб ледяной пыли,

голос возвышен трубный —
«Будущее гряди!»,
мы сожжены там будем —
руки крестом на груди

сложим, готовы к смерти,
воздуха рвется слюда,
с оледеневшей тверди
в пламени бездну, туда

в бездну, где сложены ровно,
словно бы без труда,
но с верой — древние бревна,
праведной жизни года