действительно талантливый поэт! Жаль, что он так мало пишет. Впрочем, мал золотник, да дорог. Я сейчас сижу в Нижнем, зима больно в этом году сердитая… Ну, ладно. До встречи.
Федор С.
28 января 1987 г.,
Н. Новгород (б. Горький) '.
Весной 1987 года я опубликовал в 'Новом мире', где доселе никогда не печатался, несколько стихотворений…
'Дорогой Станислав!
Радостно воспринял твою подборку в 'ИМ'. Мне думается, что ты шагаешь через самого себя и приближаешься к тому искомому слову, которое давно утрачено нашими стихотворцами. Радостно встретил доброе слово о Н. Тряпкине. Пожалуй, он единственный, кто верен тому же слову, по крайней мере, он наш патриарх. Думаю, ты меня хорошо понимаешь.
Кланяюсь твоей супруге последней улыбкой нашего красного лета.
Федор Сухов.,
30 августа 1987 г.
с. Кр. Оселок'.
В прорезь на бумаге, как традиционный привет от Федора, был вставлен 'цветок засохший, безуханный…'
'Дорогой Станислав!
Посылаю, возможно, неизвестное тебе стихотворение Н. А. Клюева. Рад был встрече в ЦДЛ. К сожалению, мало поговорили. Но о Клюеве успели. Он действительно великий поэт, родоначальник той новой поэзии, которая дала нашей словесности С. Есенина, П. Васильева, М. Исаковского, Н. Тряпкина, А. Прокофьева. На образности Клюева (возможно, через Есенина) развилась поэтика А. Веселого, М. Шолохова, не чужд этой поэтики был и А. Чапыгин и многие другие прозаики.
Кланяюсь нашим небом, его зорями.
Федор С.
27 июня 1987 г.,
с. Кр. Оселок'.
В Доме литераторов мы в радостной суматошности проговорили целый вечер. И Передреев был с нами. Федор, в отличие от своих молодых друзей, пил водочку осторожно, уважительно, небольшими глоточками, как птица. Его лицо, прорезанное морщинами, постепенно разглаживалось, тонкая улыбка к юнцу вечера все чаще высвечивала глубоко запавший рот. Чистый Калиныч.
Вопреки обыкновению, в прорезь на письме были вставлены не один, а два цветка — фиолетовый и розовый, и приложено стихотворение Клюева 'Не качнутся под бегом лосиным', датированное 1927 годом и стоящее особняком в его творчестве. Стихи о строительстве советской цивилизации.
* * * Не качнутся под бегом лосиным Приозерные берега, Не стучат по застывшим осинам Завитые оленьи рога. И мелькает повадка медвежья, Поднимая упрямые лбы, По крутым большакам Заонежья Телеграфные встали столбы. На болотное это пространство Город жаркие руки простер, Вышки дымные электростанций Озаряют несметный простор. Грохнут волны в тяжелом разбеге, Перекличку ведут облака. Пароходы бегут по Онеге, Колыхая тугие бока. К шумной пристани по откосам, Где высокая гнется трава, Носят девушки смуглым матросам Прионежских грибов кузова. О страна, — в синеяростном дыме Ты в грядущее строишь мосты, Завитыми и золотыми Проводами опутана ты. (1927) В конце 1987 года я послал Ф. Сухову свою книгу критики и публицистики… Ответ из Красного Оселка не заставил себя ждать.
'Дорогой Станислав!
Был в Нижнем, увидел присланный тобой 'Огонь, мерцающий в сосуде'. Рад, что твой огонь выдвинут на соискание премии имени А. М. Горького.
Я погрелся у твоего огня, стало теплее на душе. Думаю, что ты совершаешь великое дело, — Клюев, Есенин, Васильев истинно народные поэты, пожалуй, только они вобрали в себя дух русского человека, его поэтические воззрения, вовремя — среди воя и свиста заговорил ты о В. Высоцком (твою статью о нем я читал раньше). Короче — будь самим собой. Жду новых встреч.
Федор Сухов.
11 ноября 1987 г.,
с. Кр. Оселок'.
В 1987 году была выдвинута на соискание Государственной премии моя многострадальная книга 'Огонь, мерцающий в сосуде'. Я не зря называю ее многострадальной, в ее основе лежала книга статей 'Свободная стихия', изданная в том же издательстве несколькими годами раньше. Даже дружески настроенные ко мне работники издательства Евгений Лебедев, Александр Байгушев и Валентин Сорокин, читая многие главы, общие для обеих книг, в свое время хватались за головы, наперебой предлагали мне такие-то абзацы снять, такие-то страницы переделать, особенно смущал их еврейский вопрос. Я понимал их и не осуждал. Ведь они отвечали за судьбу целого издательства. Но и своего детища было жалко.
В конце концов верстка 'Свободной стихии' попала на чтение к самому директору издательства Николаю Шундику, который находился в больнице, но тем не менее решил лично заняться скандальной книгой. Из больницы я получил письмо Шундика на двенадцати страницах. По существу, он предлагал мне начать работу под рукописью чуть ли не сначала.
'В книге оказался ряд таких мест, которые ставят ее под сокрушительный удар'.
