Хозяин обустроил это чистое и спокойное место в стиле, характерном почти исключительно для 'вольных' городов южного Антарда. При маленькой кухне имелось несколько отдельных кабинетов, но большинство овальных столиков со стульями стояло прямо под открытым небом. Только треть столиков располагалась в тени большого матерчатого навеса, остальные не имели и такой защиты. При климате Дерига, постоянно подправляемом местными магами погоды (не эйлони, людьми), этого вполне хватало. Если дождь идёт не особенно часто и только ночами, а ветер никогда не бывает настолько сильным, чтобы поднять пыль – почему бы не поесть и не выпить вина прямо под открытым небом, подальше от кухонного чада и суеты тесных трактирных залов?
Правду сказать, в 'Серебряного волка' приходили вовсе не за вином и едой. То есть и за этим тоже, но Стилет быстро сообразил, что к чему, стоило обратить внимание на повышенную концентрацию вооружённых мужчин расы людей в возрасте между 16 и 45. Похоже, в 'Волке' коротали время между наймами вольные охотники. Здесь сбивались команды, заключались (а также перехватывались – куда без этого?) контракты, рассказывались истории и затевались споры. Вполне возможно, что иногда здесь высказывались оскорбительные предположения, ведущие к кровавым дуэлям. Но, насколько Стилет разбирался в принципах сообщества вольных охотников, прямо в 'Серебряном волке' драк никто не затевал; для дуэлей также избирались места не столь неудобные. А уж любого дебошира со стороны, да хотя бы и компанию дебоширов, собирающиеся в 'Волке' вышвырнули бы прочь в две секунды. Нейтральная территория для деловых встреч была слишком важна, чтобы вести себя в её пределах без оглядки на установленные правила.
На Стилета, как на потенциального работодателя, оглядывались. Кто-то откровенно, кто-то исподтишка, но полного равнодушия не проявил никто. Колоритный старик – одноглазый, со стальным крюком вместо кисти левой руки и гордо торчащей над плечом рукоятью изогнутого кавалерийского меча – встал из-за столика на самой границе тени от тента и сделал шаг навстречу вошедшему гостю.
– Вы кого-то ищете, господин маг?
– Благодарю вас, почтенный. Я уже нашёл. Клин!
Вольный охотник прервал разговор с парой коллег по 'цеху', поднялся и подошёл.
– Пойдём.
– Куда?
– Туда, где нам заплатят деньги, дружок. Я нашёл клиента… вернее, клиентов.
Не задавая новых вопросов, Клин махнул рукой недавним собеседникам и отправился следом за некромантом.
– Что за клиенты? – спросил вольный охотник, когда они уже шли по улице.
– Семья торговцев. Муж, жена и сын. Сын тяжко болен. Почти неизлечимо. Светлые целители запрашивают сумму, которая семейству не по средствам: они и так уже спустили на лекарей и лекарства больше половины своего состояния, причём, если я что-нибудь понимаю, вдобавок влезли в долги. Зато ты станешь свидетелем ритуала, который в наши дни – огромная редкость.
– Что за ритуал? – спросил Клин. Объяснения Стилета его насторожили, даже встревожили. Уж больно голос у некроманта был… странный.
– Человеческое жертвоприношение.
– Что?
– То самое, – буркнул Стилет уже откровенно мрачно. – Недавно обнаружилось, что мать также больна, причём она-то неизлечима без всякого 'почти'. Некоторые виды атрофий, увы, неподвластны даже сильнейшей магии. Самое большее, что можно пообещать больной синдромом Мурта, – некоторое замедление развития процесса, скажем, полтора года жизни вместо одного, и облегчение страданий. Благо, ближе к финалу разрушение нервной ткани заходит так далеко, что болевые ощущения практически исчезают. Примерно как при проказе.
Клин поёжился.
– Мне, – продолжал некромант, – предстоит превратить двух безнадёжных тяжелобольных в одного здорового и один труп. Если подумать, не самый худший размен.
– А можно ли…
– Нельзя.
– Ты не дослушал!
– А мне этого не нужно. Я и так знаю, что ты хотел спросить. Да, высшая некромантия может помочь человеку с синдромом Мурта. Но тоже путём жертвоприношения. Если превратить больного в посмертного слугу, развитие его болезни прекратится. Вместе с жизнью. И нет, заменить мать кем-то ещё было бы чрезвычайно сложно. Связь матери и ребёнка очень сильна, куда сильнее, чем связи ребёнка и его отца. Мать может быть чужой своему ребёнку духовно, но целители – не менталисты, нас духовные связи волнуют меньше физиологических.
– Но замена всё же возможна?
– Конечно. Если положить на алтарь целое стало свиней, голов этак в сто, и потратить на ритуал вместо нескольких часов дней десять. Вот только даже с уплатой штрафа за человеческую жертву заклание стада свиней будет стоить куда дороже. А нас позвала семья торговцев, находящаяся на грани разорения. И ещё. Если ты думаешь, что максимально болезненно умертвить женщину, которая сама согласилась лечь на алтарь, чтобы жило её дитя, намного легче, чем зарезать сходным образом хотя бы ту же кошку, которая ни на что согласия не давала, – ты напрасно решил учиться некромантии.
Грязь омерзительна. А когда тебя освобождает от неё посторонний человек, поскольку вымыться самостоятельно ты не можешь, это унижает. Пока горничная раздевала меня и готовилась к процедуре обмывания, я старалась не обращать внимания на её действия. Просто молча лежала, стараясь не шевелиться, поскольку уже хорошо знала, чем заканчиваются попытки такого рода.
Мысли её я тоже игнорировала. Но стоило этой… фифочке открыть рот, как притворяться бесчувственным бревном стало стократ труднее.
– И чего он в тебе нашёл? Сплошная кожа, жилы да кости. Или ты действительно ведьма, а? По части хитрых женских штучек.
На моё счастье, после этого замечания она замолкла. Но ненадолго. Пересказывать дальнейший монолог даже пытаться не стану. Только одно более или менее примиряло меня с болтовнёй про отдельные части моего тела и странные вкусы моего якобы супруга, Клина: фифочка ухаживала за моим неподвижным телом действительно и уверенно, и ловко.
А чтобы ей было удобнее, я в точно рассчитанный момент взлетела. Невысоко, всего на локоть. Переворачивай – не хочу. Левитировать мне теперь было куда легче, чем стоять (а про ходьбу вообще промолчу).
Слышали бы вы фифин визг!
И поделом. Я – не твоя парализованная бабка. Я не слепа и не глуха, ясно?
Отец: Инкрат Лойт, 53 года. Человек, торговец тканями. Кареглазый брюнет среднего роста, полноватый – но видно, что недавно он был толст, а сейчас просто резко похудел. Прозвище Живчик тоже утратило актуальность.
Мать: Альха Лойт, 51 год. Супруга вышеупомянутого Инкрата, домохозяйка. Невысокая черноглазая брюнетка с неуверенными замедленными движениями. Когда-то, наверно, была хорошенькой и заводной. Прозвище Плясунья за просто так не дадут.
Сын: Кетрун Лойт, 31 год. До болезни помогал отцу в лавке; вероятно, справлялся неплохо. Тёмно- серые глаза, голый череп с остатками седых прядей, худоба уже не просто болезненная, а на грани полного истощения. Прозвище – Цапля.
Дэргинец Устэр Шимгере, он же Клин, опасался, что этих троих он будет помнить даже в свой смертный час. Бывают вещи, которые просто не получается забыть. Возможно (и даже наверняка), магия могла бы помочь ему избавиться от воспоминаний. Стирание лишнего содержимого головы, чужой и своей собственной, относится именно к тёмной стороне магического искусства. Но бывают также вещи, забыть которые означает запятнать свою честь. Как говорил сагин Вератрис, 'если они имели довольно мужества, чтобы это вынести, нам должно хватить мужества хотя бы на то, чтобы помнить, что можно вынести даже
