тысяч.
Ага, можно. Только чувствовать себя приживалом что-то не хочется.
…заработки вольного охотника многочисленны, но нерегулярны. Любое рискованное дело, от ловли живых зверей до истребления мелкой нечисти и от найма в вооружённую охрану до поиска сокровищ в старых захоронениях – вызов членам вольницы, не освоившим толком ни одного ремесла и не имеющим источников постоянного дохода. Однако же при этом имеющим право на ношение благородного оружия: мечей и длинных луков – и считающимся по своему социальному положению ровней мелким землевладельцам. Собственно, в вольные охотники идут чаще всего именно младшие сыновья мелкопоместного дворянства… а также опальные отпрыски дворянства высшего (такие, как Клин) и выслужившиеся солдаты. Особо отличившимся низкорождённым статус вольных охотников также может быть пожалован свыше, но отличиться надо именно 'особо' – за мелкие услуги высшие дворяне и награждают мелко, либо деньгами, либо имуществом, либо связанным с владением имуществом правами, вроде временного освобождения от налогов.
Но всё это так, лирика. А вот как заработать на жизнь вольному охотнику, впервые в жизни оказавшемуся в Дериге? Ни знакомств, ни связей нет. Заложить тоже, по сути, нечего, да и глупо это – отдавать в заклад своё, кровное, не имея в запасе как минимум трёх способов быстро вернуть заклад. К тому же дело осложняется тем, что выбирать придётся только из разовых поручений, ведь вскоре предстоит продолжить путь… меж тем разовые поручения, которые можно поручить неизвестно кому, явившемуся боги знают откуда, встречаются не так часто, как кажется со стороны. Уж кто-кто, а Клин хлебнул тягот такого рода полной мерой: вовсе не от хорошей жизни сунулись они с Зубом (чтоб ему запаршиветь!) в старую крипту, где их ждало-дожидалось проклятие костной гнили… правда, если б не эта гниль, не состоялось бы знакомство с Иглой…
– Ладно, – сказал Стилет, не глядя на своего спутника. – Не ломай голову. Я сам займусь пополнением наших кошельков.
С опозданием Клин сообразил, что по сравнению с его долгом долг Стилета перед Эйрас подобен заснеженной вершине, стоящей рядом с некрупным холмом. Больше того: теперь, став учеником Иглы, Клин перевёл свои обязательства в иную плоскость; меж тем Стилет до сих пор толком не расплатился за освобождение из Душегубки и избавление от почти гарантированной казни за не совершённые им преступления.
– И что ты будешь делать?
– Как – что? Работать по основной специальности. Магия – товар ходовой, сам увидишь. Потому что тебя я возьму с собой… ученик. Ага, а вот здесь мы бросим якоря.
– Якоря?
– Не только для моряков, – пояснил Стилет, – но и для любого, сведущего в науке истолкования символов, якорь является знаком надежды. Так решётка означает неодолимую преграду, пирамида символизирует порядок, стрела – движение по прямой к одной цели, колесо – вечное возвращение, крест – встречу, а сцеплённые кольца – взаимную связь, от дипломатического союза до супружества. Кстати, на языке символов игла имеет значение, сходное с клином. Только там, где игла проходит сквозь пассивную материю почти свободно, не оставляя заметного следа, клин разрывает и разламывает препятствия. Итог движения иглы – объединение, итог работы клина – рознь… впрочем, и то, и другое бывает равно необходимо.
Ужасно хотелось попросить символически истолковать слово 'стилет', но было заранее понятно, чем закончится такая просьба. Поэтому Клин спросил просто:
– К чему ты клонишь?
– Простоты ради ты можешь предположить, что я всё никак не могу наговориться после одиночного заключения. И заявленные темы не имеют для меня значения. Но если всерьёз надеешься стать хорошим магом, привыкай искать у каждого действия и каждого высказывания не менее трёх-четырёх причин. И столько же следствий. Быть может, по полёту птиц нельзя предсказывать смерть королей, но, пока не доказано обратное, стремиться к такой тонкости восприятия всё равно надо.
На этом повозка, вожжи которой держал Стилет, въехала на замощённый кирпичом просторный гостиничный двор через арку, на которой было написано 'Тихая гавань', а чуть ниже и мельче – '4 стихии к вашим услугам'.
18
Жертвоприношение происходило в спокойной, можно сказать, дружественной обстановке.
Раньше я иногда ненавидела своё положение. Заставляла себя любить его – сквозь ненависть, вопреки всему. И любя, продолжала ненавидеть. Но только теперь я по-настоящему поняла, как сильна может быть ненависть человека к самому себе. Прочувствовала до тончайшей жилки. Вникла. Напиталась.
За собственную глупость, следствием которой стало моё положение полукалеки; за непослушное тело, которое раньше было достаточно ловким для танцев с клинком, и вдвойне – за непослушные мысли в непослушной голове с непослушным языком; за ускользающую простоту и скудость сил, которыми может распоряжаться разум в живом, мягком, дышащем теле – маленьком, слабом, неудобном… за всё это и многое другое я возненавидела себя с неведомой ранее силой. Голод и жажда, почти забытые, грызут нутро – ненависть. Незаметно ускользнул контроль над сфинктером – ненависть. Горло отказывается издавать членораздельные звуки, выдавая лишь звериный рык или омерзительный скулёж, на выбор, – ненависть.
Ешь её и пей, ныряй в неё, продирайся через неё, лепи из неё куличики, возводи стены и башни, собирай в один душащий ком или разбрасывай в бессмысленном посеве… всё едино! Ненависти не станет меньше.
Ненависти всегда слишком много.
Слишком.
И я, обречённая, иду по дороге любви, не имеющей развилок. Я должна, я обязана любить своё новое/старое/изменившееся тело, если хочу, чтобы костёр моей ненависти уменьшался хотя бы по искорке, хотя бы по малому угольку. Если хочу просто приблизиться к норме, если хочу снова ходить, не шатаясь, и думать, не сбиваясь. Если – то. Без вариантов.
Интересно, как подобные вещи переносят светлые? Неужели им, чтобы двигаться к выздоровлению, так же необходимо будить в себе злость, как мне необходимо взращивать любовь?
Бессмысленный вопрос. Пустой интерес. Работай, Эйрас сур Тральгим. Работай.
Выздоравливай.
К деловым переговорам – даже случайным, даже не особенно важным – лучше готовиться как можно тщательнее. Конечно, по-настоящему разумный человек не ограничивается одной только видимостью, когда судит о других; но даже по-настоящему разумный человек обращает на внешность внимание. Более того: основываясь исключительно на складках, пятнышках, волосках и иных следах на одежде, опытный наблюдатель может сделать о вас такие выводы (что самое удивительное, верные выводы!), получить столько информации, сколько не всякий менталист вытянет из чужого сознания при прямом мысленном контакте.
Кроме того, опытному некроманту гораздо проще создать препятствия для сканирования менталистом, чем помешать проницательному взгляду тороватого купца или привратника со стажем. С магами- иллюзионистами всё обстоит ровно наоборот, но Стилет был совсем не иллюзионистом. Поэтому перед тем,
