Толик на минуту задумался, побарабанил пальцами по коленке, затем перевел взгляд на фотографию бабушки Веем.
— Мы с Абрамом ей яму копали. Глубокая! На дне стоишь, и пальцы вот сколько до верха не доставали. Все равно ОН могилу разрыл, гроб разломал, а ее утащил до самого распадка. Там немного скушал, остальное даже закапывать не стал. Так бросил. Мы потом два раза на ней оленя раскалывали. Понимаешь, приведем оленя к тому месту, где бабушка Веем лежит, разрежем его вот так по животу и накроем им бабушку. Все равно звери оленя съедят, а бабушку Веем кушать не желают. Потом, однако, съели.
— А почему вы ее снова не похоронили? Толик удивленно смотрит на меня:
— Разве так можно? Я же говорю, ОН ее из ямы вытащил. Если ОН чего-нибудь лапой коснется — трогать ни за что нельзя. ОН потом обязательно мстить будет. Сколько раз уже так было. ОН и бабушке Веем мстил. Только никто не знает за что. Может, она на ЕГО след наступила или сказала о НЕМ что-то нехорошее. ОН, хотя и далеко живет, все равно хорошо слышит и знает…
Рассказывал Толик совершенно серьезно, как о самом обыкновенном случае из своей жизни. Случай, конечно, не такой и обыденный, но ничего сверхъестественного ни он, ни другие пастухи здесь не видят. В тундре случается и не такое.
— Вот это да! — мысленно охнул я, вспомнив, как советовал бабе Мамме, отнести конфеты на могилу бабушки Веем. Ей, мол, будет очень приятно. Могила-то пустая и, по всей видимости, после того, как в ней похозяйничал медведь, ее даже не зарыли…
Мы с Толиком сразу подружились. Он, лишь увидел мои валенки, которые я пристроил сушиться возле печки, завертел головой так, словно у него вдруг заныли все зубы, сбегал в свою ярангу и притащил новехонькие торбаса. Положил в них стельки из травы-нубы и потребовал примерить. Пастушья обувка пришлась мне впору, я не торопился ее снимать, хотя в яранге не принято сидеть обутым. Из-под приподнятого полога тянуло холодом и, если ты в одних носках, ноги все время мерзнут. В торбасах — совсем другое дело.
Я надарил Толику всевозможных лесок, блесен, крючков и даже электронную удочку. Летом был в Москве, обошел все рыболовные магазины, но ничего путевого не нашел. Когда собирался уезжать, заглянул в универмаг возле «Трех Вокзалов», там ко мне подошел очень тихий и стеснительный парнишка и тайком предложил все: от импортных лесок до телескопических и электронных удочек. Я запасся лет на десять.
Толик обрадовался подаркам, и мы решили завтра же сходить к скалам на рыбалку. Блесны он сразу же передарил бабе Мамме. Нет, наша хозяйка не собиралась рыбачить. Просто импортные блесны до того ярки и привлекательны, что лучшего украшения ее кукашке не придумать. Рыбу же, по мнению Толика, лучше ловить на «нанайку» — большую свинцовую мормышку с впаянным в нее кусочком меди. Мои блесны сверкают так ярко, что могут запросто не только напугать, а сделать заикой самого смелого хариуса. Между тем от стада возвратились бригадир Коля и два пастуха: Элит и Абрам. Элит уже в годах, но все равно крепкий, поджарый и вообще какой-то основательный. Плохо лишь, что слишком сердитый. Он сразу же успел отругать собаку за то, что подвернулась под ноги; бригадира Колю, потому что тот слушается директора совхоза, а не опытных оленеводов; наконец, придрался к деду Кямиевче: мол, с какой стати променял жирного чалыма на пять бутылок водки? Этим летунам хватило бы и тощего мулхана.
Но свою порцию водки Элит выпил до последней капли без всяких уговоров и даже ревниво заглянул, сколько налили в соседнюю кружку? На меня Элит тоже посмотрел оценивающее, словно я нанимался к нему в работники, и только сообщение бабы Маммы о том, что я уже успел добыть жирного зайца и поймать целое ведро хариусов, как-то примирили его с моим присутствием.
Абрам — совсем другое дело. Толстый, как осенний бурундук, добродушный, улыбчивый. Лишь зашел в ярангу, первым делом улыбнулся мне, затем Толику, бабе Мамме и, наконец, закипевшему на печке чайнику. Нет, он не скалился все время, словно блаженный. После каждой улыбки Абрам делал серьезное лицо, поворачивался и, словно только сейчас замечал меня, Толика, бабу Мамму, растягивал в улыбке пухлые губы, а глаза прямо лучились от восторга. Мол, надо же! Никогда не чаял здесь встретиться и вдруг такой сюрприз!
Бригадир Коля совсем не похож на начальника и вообще какой-то малозаметный. Осторожно так протиснулся в ярангу, поздоровался и, присев возле меня, поинтересовался, как долетелось, словно ожидал меня сто лет и наконец дождался. После чего внимательно огляделся, зачем-то еще раз пожал мне руку, вытащил из-под столика донельзя зачитанный журнал и принялся его изучать. Ел, разговаривал и даже колол мозговые кости бригадир, почти не отрываясь от журнала, чем выводил из себя Элита. Тот, по всему хорошо видно, относится ко всяким там книгам и журналам без особого уважения, а Коля даже на поминках начитаться не может. Но бригадир не обращает на ворчание Элита никакого внимания. Более того, что он и с журналом перед глазами не отрешается от происходящих в яранге событий. Нашел время полюбоваться подаренными бабе Мамме блеснами, напомнить Толику, что никакой рыбалки завтра не получится, потому что нужно пересчитывать оленей. Затем Коля похвалил сваренную нами лапшу, отметив, что она вкуснее всяких там макарон и рожек.
Сидим, беседуем. Время от времени кто-то поднимается, наливает в кружку водки, выпивает, заедает кутьей или кусочком сала и снова устраивается на свое место. Баба Мамма не принимает участия в нашем разговоре, и водки выпила всего лишь чуть-чуть, но слушает очень внимательно. Улыбается, иногда отрывает глаза от скребка, которым скоблит большую оленью шкуру, и подолгу смотрит на фотографию бабушки Веем.
Сначала говорили об Абраме. Вернее, его пряговом олене, которого привели из соседней бригады, когда ездили туда на корализацию. Тамошний пастух дед Хардани предложил Абраму разменяться ездовыми оленями. Мол, Абрам для своего оленя слишком тяжел, да и олень его до того ленивый, прямо спит на ходу. Старому человеку на таком ездить в самый раз, а вот Абраму нужен такой, который ни выносливостью, ни прытью не уступал если не лосю, то хотя бы дикому оленю — буюну. У деда Хардани есть такой учик, его одно время даже водили под седлом, но деду не подходит — слишком высокий. Даже с палкой на него пока взберешься, упадешь три раза. К тому же норовистый, ни минуты не стоит на месте. Абраму это не страшно. Он пастух известный и быстро сделает покорным самого строптивого учика.
Абрам обрадовался такому предложению, вручил деду Хардани своего оленя и отправился в стадо на поиски дедового. Отыскал. Набросил маут и принялся выбирать, чтобы подобраться к оленю и надеть на него уздечку. Учик какое-то время вел себя спокойно, но когда до Абрама осталось шагов пять, развернулся, налетел, сбил с ног и принялся топтать. Пастухи оттащили оленя, привязали к лиственнице, а он все равно рвется к Абраму и машет копытами.
Теперь этот учик пасется в нашем стаде, и все время охотится за Абрамом. Другие пастухи ему без интереса, но лишь заметит хозяина, сразу набычится и в драку.
Толик советует устроить этому агрессору чиклятку — маленькое сотрясение мозга, дед Кямиевча наоборот считает, что нужно привязать оленя к лиственнице, подержать так с неделю, пусть немного убавит прыть и поймет, кто у него хозяин. При этом нужно иногда угощать оленя то горстью комбикорма, то галетой, то щепоткой соли. При этом все время свистеть, разговаривать, а в случае и приласкать оленя. Наказывать тоже можно, но только так, чтобы олень хорошо усвоил, за что его наказывают. В прошлом году собака Элита принялась таскать мясо с вешалов и, главное, когда Элит пытался ее наказать, рычала на хозяина и хотела укусить. Тогда Элит привязал собаку к дереву так высоко, что она доставала до земли только задними ногами, и в таком виде оставил. Вот она в обнимку с деревом три дня и простояла. Когда Элит, наконец, ее отвязал, собака запрыгала по тундре на задних лапах, словно евражка. Оленя, конечно, так не привязать, но что-нибудь придумать можно.
Когда я поинтересовался, почему не возвратить учика прежнему хозяину, пусть, мол, сам его воспитывает, все очень удивились. Зачем это делать? Абрам же его выменял! К тому же дед Хардани не очень обманывал. Олень и вправду высокий и очень сильный, только немного «дурной». Такого обучить — будешь ездить верхом по любому снегу без всякого манчука….
Между тем свеча возле фотографии бабушки Веем догорела, дед Кямиевча зажег новую, и разговор сам собою переключился на покойницу. Когда-то бабушка Веем жила в первой бригаде вдвоем с сыном Костей. Пастух он хороший, старательный, только слишком любил водку. А когда нальется, сразу хватается за нож или карабин. Однажды бабушка Веем спрятала от него бутылку вина, он долго с нею ругался, потом
