Я шел быстрым шагом по песчаной дорожке, но у ворот мои ноги вдруг подкосились. Меня под мышки подхватил Марк Романов, усадил в машину.
Когда сторож в своем домике нажал на кнопку и открыл ворота, мы выехали.
— Видишь, как все обернулось, — с сочувствием в голосе, заговорил Марк, переходя снова на 'ты'. — Я ведь предупреждал… Ты сам убедился — она другая.
Я молчал.
— Но я готов, когда наступит час, расстаться с ней, как и ты, — заключил Романов. — У Элеоноры кончится ресурс нынешней биографии, взамен заработает третья программа, соответственно, придет черед совершенно новой личности. И тогда это будет девушка с другим уже именем. Огорчаться не стоит… Может, тебе удастся сделать новый робот, более совершенный, где учтешь прежние недочеты?..
Я молчал.
— Куда тебя отвезти? — спросил погодя хозяин джипа.
Я смотрел вперед и молчал.
— В гостиницу? Или в аэропорт? Ты скажи, я все устрою с местом, билетом…
— Где тут у вас лес? — спросил я.
— Так по лесу же едем, — не понял Марк, поглядывая на меня.
— Другой лес, глухой, есть?
— Гм… имеется. На тридцатом километре к югу, в сторону Житомира.
— Давай, туда.
— А зачем тебе такой лес? — снова, не понимая, спросил Романов.
— Грибов хочу собрать.
— Я в грибах ни черта не смыслю, какие можно есть, какие нельзя. Постой! А какие сейчас грибы? Зима же.
— Есть, я знаю…
— Тогда ладно.
Джип летел по шоссе вперед как стрела. И вновь я не ощущал время, оно остановилось. Я только увидел вскоре лес, настоящий глухой лес. Автомобиль свернул на грунтовое бездорожье и затормозил у темного пруда. Пруд замерз только с края, тонкий ледок застыл неравномерно и рвано, а посредине зеркалом отражал густые облака. Темный пруд — справа, темный лес — слева. Позади далеко приглушенно гудела автотрасса.
Я взял свои вещи, вышел, захлопнул дверь. Направился вглубь леса, прошел метров тридцать. Огляделся. Небольшая полянка, темные деревья обступали со всех сторон. Чуть поодаль глядел на меня недоуменно Марк Романов. Я подошел к нему, сунул пистолет.
— Держи. Выстрелишь в меня дважды. Пистолет потом бросишь в пруд.
— Ты чего, дружище?! — отшатнулся Марк. — Спятил?! Ум за ум зашел?! А я думаю — какие грибы, озимые, что ли?! А он, оказывается… Вот так дела! Из-за чего?! Из-за какой-то куклы?! Когда вокруг настоящих полно! Я стрельну, как же! — Он передернул на пистолете затвор и выстрелил в землю, выпустил всю обойму. — Пошли, давай, отсюда! — И зашагал прочь.
Я стоял, оглушенный, пахло порохом, дым от пистолета медленно садился в густом воздухе. Когда я вышел из чащи, то услышал звук упавшего предмета в воду. Марк смотрел в мою сторону. Я оглянулся на лес, затем сел на корточки, вынул из дипломата папку, развязал шнурки, взял верхний лист бумаги — то был черновик чертежа — щелкнул зажигалкой, поднес пламя к кончику листа. Он тут же загорелся. Я взял другой лист, приставил к первому, горящему. Содержимое папки постепенно редело. Оранжевая папка… Через сколько же рук она прошла, прежде чем возвратиться к хозяину?.. Подошел Марк, сел подле, глядел на разгорающийся костер. Кивнул:
— Может, оно и правильно. Надо жить реальностью…
А в небе все сильней сгущались тучи, пахло снегом.
— А у тебя трава на лужайке вокруг дома особого сорта? — спросил я.
— Особого, — подтвердил Марк, глядя на огонь. — Из Швейцарии. — И рассмеялся громко. — Искусственная она! Мой компаньон производит. Весной газон убирается в сарай и на его месте растет уже натуральная трава. Этот мой приятель, что газон делает — шутник большой, принес однажды грушу, она так пахла вкусно и ароматно, а оказалась искусственная. Я об нее чуть зуб не сломал.
Марк довез меня до Крещатика, где мы расстались. Он молча подал мне руку, я пожал ее.
Разыскав отель 'Океан', я поднялся к себе в номер. Скинул обувь, лег на кровать. Малое пространство комнаты давило на меня. Я подошел к окну, раздвинул шире занавеску. Снаружи виднелись крыши домов, разномастные крыши уступами сбегали далеко вперед. Я обулся, накинул пальто и вышел на улицу. С серого неба лениво падали редкие снежинки. Я шел по улице, разглядывая магазины, прохожих. Дошел до перекрестка, перешел улицу, завернул вправо. Подул ветерок, стало зябко. Я вышел на площадь и увидел несколько желтых палаток, разбитых прямо на асфальте. Возле них толпились люди, держали в руках транспаранты. Их было немного, человек двадцать. Когда я поравнялся с манифестантами, какая-то девица у палатки, укутанная множеством одежек и платков, оттого выглядевшая толстушкой, окликнула меня:
— Эй, хлопец, поди сюды, а то бачу — замирз! — И подала мне чай в бумажном стаканчике, налитый из большого термоса.
— Спасибо! — поблагодарил я, принимая стакан. Чай был в самый раз, душистый, горячий, и, на глазах остывал от холодного воздуха, снежинки залетали в стакан и таяли.
— А ты чи с Харькивчины, чи Запирижья? — задала вопрос девушка.
— Из Москвы я.
— Ого! Откуда тебя принесло! — заметила она, переходя на русский. — А мы, видишь, бастуем. Давай, присоединяйся, выручай братьев-славян.
— А что требуете? — спросил я.
— Доступности медицины, образования, рабочих мест. Улучшения жизни одиноким людям.
— А к какой партии вы относитесь?
— Мы не левые и не правые. Мы — посередине. Наша партия — партия свободных людей! Разве у вас, в России, лучше обстоит дело с образованием, медициной, занятостью населения, проблемами одиноких людей?
— Да, — согласился я, — везде одинаково. И что, кто-нибудь из городского начальства вышел к вам поговорить?
— Как же, дождешься от них! — бросила сердито девица. — Они там, в тепле, у камина французское вино пьют и баб голых тискают!
— А что тогда зря мерзнуть?
— Не зря! Нас вначале пять человек было, а сейчас двадцать пять! Если молчать, они не зашевелятся!
Допив остывший уже чай, я смял стакан, кинул в урну и зашагал дальше. Но вскоре услышал за спиной догоняющие шаги и звонкий окрик:
— Постой, москвич!
Я обернулся. Давешняя девица, запыхавшись от быстрой ходьбы, сунула мне в руку брошюру.
— Держи!
— Что это? — спросил я.
— Тут двадцать советов одиноким людям, как стать счастливым.
— В самом деле?
— Читай, следуй советам и будешь весел.
— Спасибо!
— А то вижу — физиономия твоя кислая. Словно застрелиться хочешь.
— Гм…
— И куда ты держишь путь?
— Не знаю…
— Как — не знаешь?
— Я в гостинице остановился. Вышел прогуляться.
