жизни в лагерях.
— Да так… ну, с крысами поцапаешься, только и всего. Большую часть времени отнимает ходьба. Идешь, идешь… и ничего не происходит, только этот туман да грязь хлюпает. Потом квартиры эти грабить… все пылью покрыто, серое. Так с ума сойти недолго.
— С крысами? Это с теми, что из «Гадюшника»?
— Да… — не совсем уверенно протянула Лена. — только у нас они помельче были — ну, если на задние лапы станут, с ребенка лет десяти… и, наверное, послабее — у нас был случай, от целой стаи чуть ли не голыми руками отбились. Но в остальном похожи. Характером особенно. Наверное, просто измельчали за много лет.
Антиген ухмыльнулся так, как только он это умел. Один из самых опытных ловцов, внешность Геннадий имел далеко не геройскую: у него была круглая голова, румяные щеки и маленькие оттопыренные уши. Когда он улыбался, его пухлые губы разъезжались от уха до уха, и Антиген становился похож на мальчика с плаката: отличника, пионера и старательного сборщика металлолома.
— Хочешь, удивлю? Я в лагере провел шесть лет, не как ты — я с пятнадцати и до двадцати одного, как полагается. За эти шесть лет мне стрелять один раз пришлось.
— Это как так? А, знаю: ты, наверное, по лагерю работал? Ну, у нас вот один мастерской заведовал.
— Нет, ходил как все. Я в Приморском Лагере был. У нас там феи обитали.
— Что, правда феи? — удивилась Лена.
— Ага, самые настоящие. Вот такие: — Антиген раздвинул большой и указательный пальцы сантиметров на десять. — знаешь, так на человечков маленьких похожи… у самок, так даже сиськи были. Только башка у них — как у насекомых. Усики, глазищщи вот такие и зубы острые. И крылышки за спиной. Водилась их там — тьма. Если хочешь выйти на воздух, надеваешь комбинезон из двух слоев специальной синтетики, на голову — шлем наподобие мусорной корзины из проволоки, а иначе загрызут, моргнуть не успеешь. Так вот и ходили: идешь в своем скафандре, а они вокруг летают, пищат, комбез кусают… Конечно, неудобно, но и положительная сторона была: они где водятся, все живое подчистую пожирают. Никого кроме них. Но оружие нам все-таки давали: пистолетики такие смешные, маленькие. У нас один парнишка захандрил и застрелиться решил, так и то не вышло: пуля череп не пробила. Зачем их нам давали — фиг знает. Посмеяться, разве что.
— Но один-то раз, говоришь, пришлось стрелять?
— Да… — неохотно сказал Антиген. — ну, это так… тебе не интересно будет. В человека стрелял.
Как-то так вышло, что все сорок находившихся в зале ловцов одновременно замолчали. Обычно в такой ситуации ловцы жемчуга говорят «пограничник родился» (а пограничники говорят «ловец родился»), но в этот раз остряки не успели открыть рот. В тишине открылась дверь, в зал вошли еще двое: последние в этот день ловцы, Славик и Димон, только что вернувшиеся из внешнего мира. Едва успев переодеться, они все еще дрожали от внешнего холода.
— Рановато вы. — поприветствовал ловцов инструктор. — вам же еще час дежурить было?
Ловцам тут же поднесли по стакану горячего сладкого чая. Славик торопливо сделал несколько глотков, спеша и обжигаясь, отдышался и подошел к инструктору. Понизив голос, он быстро заговорил:
— Это, Сергей Юрьевич… такое дело, неприятность вышла.
— Так. — инструктор стал серьезен.
— Только что, вот минут пятнадцать назад, открылся проход… там жемчуг. Я кинулся, успел схватить одну. Мы с Димоном в одну машину, бойцы в другую. Ну, как… э… по инструкции, к двери рванули. Я, как положено, жемчуг держу, пальцы не разжимаю. Доехали до двери, а дежурный там затормозил чего-то, мы колотим, а он не открывает… потом открыл, я выхожу, руку разжимаю, а жемчужина — вот…
Славик горестно вздохнул и показал пальцы, испачканные блестящей голубоватой пылью.
— Не довезли. У меня рука от нее онемела, я и не почувствовал, что ее уже нет…
— Ну, бывает. — пожал плечами инструктор, нимало не намереваясь утешать подавленного Славика. — все?
— Не… не все. Славик был почти на голову выше инструктора, но сейчас виновато сгорбился.
— Понимаете… мы торопились очень, когда вышли, машину прямо перед дверью оставили. Бойцы-то наши там в стороне остановились, а мы вот… под самой дверью.
— Так. — инструктор разозлился. — какого черта вы тут делаете? Живо чтоб вернулись и машину отогнали! Что, совсем мозгов нет? Сейчас эти… выпускники пойдут, нельзя же, чтоб они видели! И тихо чтоб, начальство узнает — опухнете рапорта писать!
— Шеф, нельзя им. — вмешался Антиген. — только что вернулись, нельзя снова, подохнут они. Давайте я сам схожу, там дела-то на пять минут.
— Еще одного ловца возьми. — и, обращаясь к Славику: — бойцов что там у нас?
— Это… Сергей Юрьевич… мы только своих бойцов сдали, там пришел какой-то… офицер, из пограничников… и всех забрал. Всех. Заведующему документ оставил… я…
— А, черт! — ругнулся инструктор. — какого хрена они без согласования… черт, без бойцов нельзя.
— Шеф, так есть ведь один. Вон… — Антиген указал на скромно стоящего в уголке Павлика. Свободной камеры для него так и не нашлось, поэтому он всюду таскался за Леной. — он, конечно, немножко того… не говорит… но, в принципе, работает без сбоев. Сойдет ведь? Там на пять минут всего.
— Хорошо. С тобой пойдет…
Лена положила книгу на столик, использовав в качестве закладки «отчет о состоянии по профилактике ЧП и самоубийств среди сотрудников лаборатории исследования внешнего мира».
— Я пойду.
— Ты же в отпуске? — удивился инструктор. — откуда такое рвение?
— Боец-то мой.
— Хорошо, за работу. У нас час на все про все. Переодевшись, Лена взяла оружие и вышла в общий зал. И замерла.
Обычно затоптанный грязными сапогами, бетонный пол общего зала, где находилась дверь во внешний мир, был вычищен до блеска и застелен толстым ковром. Прямо в центре зала, под только что повешенной хрустальной люстрой, был поставлен большой дубовый стол, покрытый белой скатертью.
На столе стояли шесть обеденных приборов. Служащий — конопатый и молодой, почти мальчишка, заканчивал раскладывать столовые ножи.
Лена почувствовала, как сердце стукнуло невпопад. Пять лет назад она вошла в этот зал, так же облагороженный — специально для них. Во главе стола сидел старик. Правитель, как он назвал себя.
Лена, тогда шестнадцатилетняя, остановилась в дверях, остальные члены ее ячейки — Настя, Ольга и Таня — тоже стояли, переминаясь с ноги на ногу. Старик в дорогом костюме улыбнулся:
— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Я ждал вас.
Старик начал говорить. Он подробно, ничего не скрывая, рассказывал о модификационном вирусе, о возрастании, о том, зачем нужны были лагеря. О причинах скоротечной и ужасной эпидемии, которую Лена с ячейкой могли наблюдать из окна. О своей роли в этом. О том, как по его приказу умерщвлялись подростки, не прошедшие возрастание. О том, как по его приказу был уничтожен с воздуха восточный лагерь. О том, что ячейка «Покойники» не нашла с ним общего языка и в полном составе ушла — туда.
Девушки, кроме Лены, спорили со стариком. Плакали, узнав о судьбе знакомых, проклинали старика за эпидемию. Только Лена молчала: в признаниях старика чувствовалась ей некая наигранность — так в дурацком боевичке Главный Злодей говорит: «а сейчас я подробно расскажу тебе мой коварный план…».
— Я не знаю, что происходит с теми, кто не принял моего предложения и ушел туда. Может быть, они погибают, может быть, находят себе пристанище. Меня это не очень заботит. Сейчас решайте вы: будете ли строить этот мир вместе со мной или же навсегда покинете его.
Лена была хорошим командиром. Она не рисковала напрасно жизнями своих солдат, как «покойники», но и не осторожничала сверх меры, как «пираты». Они всегда были при деньгах, но при этом не в шрамах. Лена умело гасила ссоры, неизбежно возникающие в ячейке, добилась слаженной,
