Перед обедом я решил проехаться по городу вместе с Кречетом и Масловским, вторым солистом, который запел у меня ровно за неделю, сразу было записано три песни. Он сам ошалел от происходящего, никогда до этого нигде не пел, разве что во дворах. Я держу их вместе, пускай смотрит на звезду — Кречета, а тот понимает, что он не один на этом свете, есть еще люди, которым аплодируют. Мы ехали по узким улочкам городка, он был весь утыкан соборами, церквами. Мы решили зайти по пути в одну из церквушек. У входа сидела старушка, она собирала деньги на восстановление храма и продавала библии, иконки, кресты. Кречет выбрал себе крест побольше, повесил на грудь и вдруг заголосил на всю церковь: «Боже милостивый…» Старушка вздрогнула и чуть не начала креститься. Я сказал, чтобы она не обращала внимания на него, он известный артист, и нет места, даже святого, где бы я не тренировал свой голос.
Я положил перед старухой пару сотенных на восстановление храма, она меня перекрестила, пожелала всех благ.
Мы прошли в церковь, где было много икон и росписей. И вдруг я вздрогнул: лик святого на одной из икон показался мне до боли знакомым. Я сжался, мне померещилось, что святой мне подмигнул, света в церкви поубавилось, и показалось, что я здесь один. Еще раз глянул на икону. Ну конечно же, это он, подмигивает мне, улыбается, мол, не переживай, я жив. Я почти выбежал из церкви. За мной следом — Кречет и Маслов.
— Что случилось? — спросил Кречет.
— Ничего. Поехали отсюда поскорее. Я вскочил на заднее сиденье «Чайки», задернул шторку и сказал шоферу:
— В гостиницу и побыстрее.
Мы промчались по городу со скоростью ветра, Автандил и еще несколько наших были в моем номере.
— Послушай, Автандил, — я смахнул пот с лица. — Мало мы дали семье этого водителя «Запорожца». Совсем мало… Пошли еще тысячу. Сегодня же, телеграфом. Позвони на стадион, узнай адрес, фамилию… Сегодня только, понял?
— Хоть десять. Деньги не мои, твои, Распутин.
— Иди сюда, — я вывел его во вторую комнату, — понимаешь, это я его прикончил. Он начинает преследовать меня. Только что в церкви я видел его в лике святого, на иконе. Он даже подмигнул мне…
Я рухнул на кровать. Пот с меня лил ручьем.
— Распутин, ты чокнутый, но при чем здесь я? Я не хочу в дурдом. Это уж слишком. Как ты его прикончил, чем?
— Взглядом. Своим собственным взглядом. У меня какая-то дьявольская сила. Мне Джалила говорила…
— Боже, может быть тебе нужен врач?
— Идиот! Ты в этом ничего не понимаешь. Ты неграмотный, темный человек.
— Да, я такой, но я нормальный.
В комнату заглянул повар и сказал, что обед на столе.
Я еле вышел. Ноги у меня подгибались. Я страшно устал, мне нужна разрядка. Я выпил граммов пятьдесят кофяку, а когда к рюмке потянулся сам Михал Михалыч, ударил его по руке. Он обидчиво протянул:
— Смотрите, ему можно, а мне нельзя…
Михал Михалыч у нас самый раскрученный из музыкантов, девочки в нем души не чают, иногда они несут букеты именно ему, мимо солистов, в том числе и мимо меня. Он крупнейший тусовщик Москвы, он бывает в самых престижных домах. Михал Михалыч с двенадцати лет работал у самой Аллы. Это она в присутствии публики кричала ему: «Михал Михалыч, а почему у нас непорядок?!» Михал Михалыч бодро отвечал: «Сейчас, Алла, разберемся». Она при всех называла его директором и только по имени-отчеству, и Миша думал, что это всерьез, он и в самом деле представлял себя взрослым человеком и даже однажды полез драться к директору, когда ему показалось, что тот чем-то обидел Аллу.
— Тебе надо беречь себя для новых поколений фанаток. А вот вечером… — я глянул на Автандила:- Вечером нам надо помянуть шофера.
— Еще чего?! — возмутился Автандил.
— Я так хочу! — прикрикнул я на него.
— Товарищ Автандил, выполняйте указания генерального! — строго произнес Михал Михалыч.
— Ты бы уж сидел, — пробурчал Автандил, — шестерка несчастная. На сколько человек накрывать?
— На всех, — сказал я. — Мы давно вместе не ужинали.
Потом я попросил всех из комнаты, кроме Автандила и охранника. До концерта оставалось два часа.
Пришли двое кооператоров, поставили рядом с собой дипломат, кивнули на охранника:
— При нем?
— Только при нем! — ответил я.
Они понимающе закивали головами. Из дипломата посыпались перевязанные пачки. Начался долгий и нудный подсчет. Автандил делает это серьезно, без ошибок. Он по опыту знает — даже в банковских купюрах с печатями зачастую не хватает денег. Вся операция длилась, наверное, около часа; Автандил подсчитал, а потом начал пересчитывать.
Все было закончено, деньги положили в мой бронированный дипломат, и один из кооператоров сказал:
— Ребята, наше дело предупредить. Будьте поосторожнее. Город только на первый взгляд тихий и сонный. Хватает всего. Возле нас уже крутились… Их видели и возле гостиницы.
— Рэкет, что ли? — небрежно переспросил охранник.
— Они, кто же еще. Все бывшие спортсмены. К тому же неплохие. Даже один чемпион мира…
— Ерунда, — сказал охранник, — перестреляем, как котят.
— Если увидите, передайте.
— Ну, что вы, ребята, в самом деле, мы ведь не шутим, наше дело предупредить.
Они ушли. Я посмотрел на Автандила, он на меня, мы оба на охранника Вадима.
— Ничего здесь такого я не заметил, — сказал он. — Но все может быть. Может, заплыла крупная рыбка, зная о нас…
— А их предупреждение тебя не насторожило? — спросил я.
— Не знаю. Что-то такое уже однажды было, помните?
Еще бы не помнить. Я поэтому и задал ему этот вопрос. Как-то приехали мы в большой сибирский город. Мороз градусов под сорок. Никуда носа не высунуть. Приходят вот такие же, только побольше их было, из какого-то молодежного центра, сперва начали про деньги говорить, что, если их, мол, отдать не сегодня, перед первым концертом, а завтра, у них тут есть свои трудности, да и рэкет не спит. Братцы, говорю я им, вы должны были знать про Распутина, если денег нет в первый день, ровно за два часа до концерта, самолет улетает в Москву. Мы все понимаем, отвечают они, но очень большие трудности существуют, отдадим деньги завтра, и вам будет спокойнее.
И снова завели разговор о рэкете, здесь у них такая банда, притом не из спортсменов, а из зэков, несколько из них недавно откинулись, тянули большие сроки за тяжкие преступления, терять им нечего, а тут такая золотая рыбка, как Распутин. Вадим при этом разговоре присутствовал, он тоже сказал что-то вроде этого, что мы, мол, преспокойно перестреляем всех до единого, пускай только сунутся, если они заметили, то несколько наших человек прилетели не на самолете, а долго и нудно катили сюда поездом, наслышанные о местном рэкете, и привезли с собой несколько таких волын, что выстрелы будут слышны на всю Сибирь.
Ребята те быстренько исчезли, а потом даже за три часа до концерта явились с деньгами. Вадим и еще двое молодых парней охранников заняли люкс, никуда не выходили, им даже туда еду носили. Я сказал, что на концертах обойдусь без них, верю, мол, в сибирскую милицию, оградит, если что, от толпы. Назавтра ребята из центра снова появляются, морозы, говорят, очень крепкие, надо бы нас, как самых почетных и дорогих гостей, отвезти в сибирскую баньку и попотчевать хорошим ужином из дичи, мясо свежее, только
