— Певицей хочу стать, настоящей, понимаете, эстрадной. У нас это невозможно, а здесь, мне сказали, можно пробиться, Но надо где-то работать, не подыхать же с голоду, да и крыша над головой нужна.
Он покачал головой:
— Значит, в Москву за песнями приехала, а здесь, поверь, не до песен бывает. Едет народ, едет, а потом страдает всю жизнь — ни квартиры тебе, ни прописки, Болтайся между небом и землей. Ну да ладно, раз уж приехала. В любой момент назад к себе в Воронеж, к мамке и папке сбежишь, а может, и выйдет что. Вид у тебя решительный, видно, не из трусливых… У нас тут есть один временный вариант для тебя… Только чёловек ты мне неизвестный, первый раз, как говорится, вижу…
Он рассказал, что у них в общежитии освободилось место воспитателя. Работала одна девушка, тоже лимитчик, комнату временную имела, да случились обстоятельства, что вынуждена уехать к себе в деревню, в декретный отпуск.:
— Родила, а замуж так и не вышла. Место за ней числится, нужен человек, пока она не выйдет, — сказал он и опять принялся меня разглядывать.
— Возьмите, я справлюсь…
— В общем-то ты подходишь. Споешь что-нибудь вечером, на пианино сыграешь, какого-нибудь артиста в гости позовешь или писателя… Да и в комнате одна, считай, целых полтора года, а там, может, и в певицы возьмут. А не возьмут, так уж извини, комнату придется освободить, идти в трехместную, если у нас останешься, и тарелки мыть на кухне… Зарплата небольшая, всего девяносто рублей, но это, извини, не я устанавливал.
Я чувствовала себя счастливой: у меня есть дом, крыша над головой почти в самом центре Москвы, есть деньги. Я — спасена!
С этими идиотскими воспоминаниями я уснула. Сквозь сон услыхала телефон. Позвонил Мишель и сообщил, что наконец-то завтра вечером он будет свободен, у него есть отличный план, мы проведем вместе целую вечность. Я сказала, что меня это устраивает. У него был довольный голос, удачно завершились какие-то долгие переговоры с нашей стороной, теперь все наконец решено, его бизнес будет у нас процветать, а значит, мы будем видеться часто и долго. Я положила трубку, отключила телефон (наконец-то можно будет выспаться) и подумала: сколько же таких слов я слышала за эти два года?: Началось все с того момента, когда в самом деле появился шанс записать песню в одной кооперативной студии. Песня была моя собственная, ее послушали, сказали, что готовы поработать со мной на самом высоком уровне, я в этом могу не сомневаться, ведь в студию приглашены известные композиторы, так что оркестровка и работа со мной как с вокалисткой обеспечены, только… Я понимала, что означает: «только». Нужны деньги и столько, сколько я еще просто не видела в своей жизни. Где их взять? Я рассказала о своих горестях Вале, воспитательнице того же заводского общежития. Она на меня выкатила свои большие серые глаза:
— Ты и в самом деле наивная. То-то я смотрю, что ты в задрипанных шмотках совкового производства ходишь. А еще хочешь деньжат для своих песен приработать…
Я сказала, что не совсем понимаю ее. У нее-то вид и в самом деле был фирмовый, а какие ароматы французских духов!
— Ты посмотри, что вокруг творится, как наши девчонки трахаются с пьяными, вонючими работягами. Ничего не попишешь, у них жизнь такая. И тебя она, девочка, засосет. Не таких обламывала. Пить начнешь, стелиться под каждого.
Я ей призналась, что тут один особенно настырный прохода не давал, и однажды я оказалась у него до утра. Валя рассмеялась:
— Вот-вот, а дальше пойдет такое, что тебе и не снилось. Я все это прошла, да вовремя остановилась. Теперь они ко мне на пушечный выстрел не приблизятся. Пускай поищут что-нибудь бросовое. Ты только не обижайся, ради бога… Завтра мы тебя прикинем получше, и пойдешь со мной в одну компанию. Очень пристойную, даю тебе слово.
— Что еще за компания?
— Я — же говорю, что хорошая. Побеседуешь с приличными мужчинами, потанцуешь. А там будет видно. Может, и заработаешь кое-что.
Назавтра я сидела перед зеркалом в ее комнате, и Валя наводила самый настоящий марафет — накручивала мне волосы, подводила глаза. Наряд мы уже выбрали. Я в нем себя не узнавала. Она тем временем о себе рассказывала:
— Я не так, как ты в столовую…. В цех оформилась, ученицей токаря. Работа такая, что в аду в тыщу раз приятнее. А тут крутился один замначальника цеха, все глазами на меня постреливал. И дострелялся, не могла я ему отказать. Так и стала воспитателем общежития. Денег нет, оборвана до нитки… Тут одна наша из моей ярославской деревни и говорит: пошли-ка вечером на Красную площадь, прошвырнемся.
Я в нее чуть не плюнула:
— Я что тебе, пионерка — цветы возлагать?..
Та небрежно покривилась:
— Деревня ты, говорит, навозом пропахшая. Сходим, а тал, ты поймешь, что к чему.
Порулили мы вечером к Василию Блаженному. Смотрю много вокруг девчонок вроде нас крутятся. Вчерашних-то деревенских я сразу могу узнать. А возле них представительны мужики топчутся, присматриваются, значит. Неожиданно к нал, прямиком двое подруливают. Один из них, седоватый уже но в форме, говорит: не хотите ли, мол, девочки, провести вече с нами. Люди мы командировочные, одинокие, второй меся в Москве сидим и очень скучаем. Неохота в ресторане одном шампанское икрой закусывать. Я посмотрела на свою подружку, а та и говорит седому: «Спасибо большое, но мы девушек молодые, перед сном стараемся много не есть и не пить, внешность свою можем подпортить…» Он в ответ: «Все понимаем, все закончится для вас хорошо, вы сможете купить себе наряды, духи». И мы с ними пошли, отужинали в ресторане потом оказались в люксе гостиницы «Москва». Этот седой к мне прилепился, он был намного обходительнее наших работяг не хамил/да по существу почти ничего уже и не мог. Промучилась я с ним до утра, а когда ушла, то у меня в кармане был моя месячная зарплата.
— Что, вот так и ходят к Василию Блаженному? — спросила я.
— А то нет, сходи полюбуйся. Туда слетаются важные птички, те, что девочек для капиталистов подбирают. У них своя система воспитания нашего брата, да и оплата другая. Только опасно это, в любой момент прихватить могут… Тут такое в газетах пишут. С нашими безопасно. Я сама туда больше не хожу. Мне, когда надо, звонят.
— А кто звонит?
— Тут недалеко школка есть такая, для партначальников. Учатся они тут по два-три года, или на курсы приезжают. Голодные, аж страх. А карманы полные денег. Все мужчины, как один, чистые, никакой тебе заразы. Расплачиваются и краснеют.
Она отошла от зеркала, сказала, что я вполне готова для первого выхода в свет, меня от ее слов слегка покоробился но я опять вспомнила работягу, затащившего меня к себе в комнату, и отбросила всякие дурные мысли. Через час мы уже стояли возле ресторана «Арбат», спустя несколько минут подкатила черная машина, и из нее вышли два человека, лет по сорок или чуть больше.
— Знакомьтесь, это моя лучшая подруга Виктория, — сказала Валя, они тоже назвали себя, и мы поднялись на третий этаж, в зал, увешанный зеркалами. Очень удобно, сидишь, смотришь вроде бы в одну точку, а видишь весь зал. На меня сразу клюнул (я это с ходу почувствовала) один из них, его звали Коля, он был невысокого роста, и костюм сидел на нем, как военная форма. Коля подкладывал в мою тарелку разные закуски, приглашал потанцевать, рассказывал о своей жизни, в основном о занятиях спортом, о том, что он был даже чемпионом, и если бы кому-либо вздумалось сейчас ко мне подойти, он мог ответить так, что будь здоров. Он пытался прижаться ко мне всем телом, при этом начинал тяжело дышать в самое ухо, и мне делалось щекотно. Несколько раз я громко рассмеялась, на весь ресторан, он даже чуть не обиделся. Заплатили они за столик очень приличную сумму, что-то около двух сотенных, Валя в момент расплаты мне подмигнула, мол, видишь, какие парни?! Мы поехали в высотный старый дом, оказавшийся общежитием, прошли через проходную, в которой сидели дядьки в фуражках с синими околышами. Дядьки не спросили никаких пропусков, они только подмигнули Коле и Василию (так звали дружка Вали), и мы оказались в корпусе с высокими мраморными колоннами.
