Адриан появляется в дверях с белой норкой, недавно оставленной в гардеробной Виктором Пассера.
— Точь-в-точь к случаю. — Элоиз надевает норку.
— Листер велел, чтобы ее снова в гардероб снесли, немедленно после церемонии, — говорит Адриан. — Полиция заинтересуется, а в чем он был одет. Листер именно хочет, чтобы шубка на глаза полиции попалась. Она об очень многом говорит — Листера слова.
— Спереди не сходится, — говорит Элоиз.
— Очень тебе идет, — говорит Пабло.
В дверь стучат, и входит Айрин.
— Ты что? Вправду замуж за него собралась? — спрашивает она.
— Ну. А чего такого?
— Так тебе же, значит, музыка потребуется, — говорит Айрин. — Как можно — свадьба и без музыки?
— Элинор может на рояле поиграть, — решает Адриан.
— Нет, — говорит Элоиз. — Элинор мне нравится, но у нее на пианино прекрасное туше. Терпеть не могу прекрасное туше.
— Мистер Сэмюэл играет на пианино и еще на гитаре, — говорит Пабло. — Он такой заводной, мистер Сэмюэл.
— Патефон тащите, — решает Элоиз, — так лучше. Мистер Сэмюэл будет потому что фотографии снимать, а мистер Макгир звуковую дорожку сделает. И все запишется. И надо, все чтобы совпало.
— Гроза не проходит, — отмечает Пабло, когда молния на секунду встает в оконнице. Следом ударяет гром. — Небось деревьев в парке повалило!
— Я прикажу, — говорит Элоиз, — чтобы завтра их убрали. Пошли вниз. Там ждут.
Сверху слышны возня и вой.
— Разве не так принято, чтобы жених являлся первым? — говорит Айрин.
— Ничего, если он и задержится по причине плохого своего здоровья, — говорит Пабло. — Ну, пошли.
— Клара, — говорит швейцар, — твой чай, душенька. Почти полшестого, я сегодня рано. Как-то боязно мне. Приказали не отпирать ворота до восьми часов, а потом всех впускать. «Всех абсолютно». Ты можешь что-нибудь понять? Почему вдруг все абсолютно приедут после восьми утра?
— Ах, Тео, у меня такие сны. — Она садится в постели, тянется к своей кружевной кофточке. Надевает, принимает чай из протянутой руки Тео.
— Он сказал: «Всех впускать после восьми часов, не раньше». Нет, не по мне эта работа, Клара. Придется нам переехать.
— Ой, а мне до того этот домик нравится. Я всегда такой хотела. Знаешь, а у баронессы, по-моему, сантименты с одним секретарем. По-моему, она с ним убежит.
— А чудные эти, в зеленой машине, которые все спрашивали про Виктора Пассера. — Тео говорит. — Несколько минут назад вернулись. Не дали им увидеть Виктора Пассера. И они решили убраться восвояси, а у меня приказ — не выпускать. Не отпирать ворота до восьми, а уж там все, все абсолютно могут въезжать и ходить куда угодно.
— И куда же они подевались, те, в зеленой машине?
— К дому вернулись, ждать.
— Знаешь, Тео, которая сидела рядом с водительским сиденьем, совсем на даму не похожа. Такое жесткое лицо. Как у мужчины.
— Не думай ты про это, Клара, душенька.
В гостиной делаются перестановки по случаю готовящейся свадьбы. Айрин и Элинор мечутся, отдают приказы, Пабло и Адриан двигают стулья и столы. Его преподобие с озадаченным видом бродит из угла в угол, осторожно обходя всех, лавируя между крошечными столиками, диванчиками, в рассеянном недоумении озирая миниатюрные портреты, изящный мелкий хлам.
— Я в самом деле убежден, — его преподобие вынимает из кармана свою газетную вырезку, — что барону Клопштоку следует попринимать эти пилюли.
— Ему уже не поможешь. — Адриан отступает, проверяя, точно ли пришлись один к другому сдвинутые столы. — Да, не судьба.
Кловис, войдя с расшитой скатертью в руках, аккуратно покрывает два длинных, Адрианом сдвинутых стола.
— Чем не алтарь, — говорит Кловис. Щелкает пальцами. — Большой канделябр из столовой! — кричит он. Айрин выскакивает из комнаты, Листер с налегшей на его руку Элоиз возникает в дверях прихожей в дальнем конце гостиной.
Его преподобие сует вырезку в карман. Элинор говорит:
— Мы воспользуемся Книгой общих молитв, как это принято в англиканской церкви.
Его преподобие говорит:
— Я всегда сочетаю новобрачных по евангелической вальденсской форме[9], она весьма свободна.
— Элоиз! — Элинор раскатывает последний слог. — Ты какой веры?
— Никакой, — говорит Элоиз. Отпустив руку Листера, она входит из прихожей и плюхается в удобное кресло.
— В какой вы религии воспитывались? — спрашивает его преподобие.
— Ни в какой, — говорит Элоиз.
— Но где вы родились?
— В Лионе, — говорит Элоиз. — Но это так, случайно.
— Стало быть, в евангелической, — заключает его преподобие.
— Раз в этом доме — значит, будет Книга общих молитв, — говорит Элинор. — Вы что хотите? Чтобы она внебрачного ребенка родила? Мы не имеем возможности спорить тут всю ночь, ваше преподобие. Отец дал согласие, но он может передумать.
— Но позвольте же мне глянуть в эту английскую книгу, — говорит его преподобие. — В подобных случаях я имею право допускать некоторые исключения. Возможно, я упрощу английскую форму. Я по- английски, знаете ли, не очень хорошо читаю.
Элинор указывает на тощую книгу в кожаном переплете, в готовности лежащую среди фарфоровых безделок.
— Вот, — говорит она. — И упрощать тут ничего нельзя, это исключено.
Листер проходит в комнату, останавливается, поправляет в вазе цветы, чтобы выглядели поизысканней. Он говорит:
— Элинор, жених, я полагаю, принадлежит к англиканской церкви.
— Нет, они католики.
— Но он же ходил в английскую школу, в Винчестере.
— Нет, никогда он в школу не ходил. Не мог.
— Ходил неделю.
— Этого недостаточно.
— Элинор, — говорит Листер. — Разные мелкие отступления мы вполне сможем впоследствии уладить.
— И правильно, — говорит Элоиз. — Норка-то тяжелая.
Айрин вносит большой канделябр узорного кованого серебра со вставленными в гнезда длинными белыми свечами. Помещает его на накрытый стол.
— Свечи пока не зажигаем. — Элинор воздевает взгляд к потолку: сверху слышны возня и вой. — Бог знает, что может случиться. Пожара нам не хватало.
— Ему сделан укол, — говорит Листер.
— Не подействовал пока, — объясняет Элоиз.
