— Еще раз благодарю, ? проявил я сверхлюбезность.
— Тогда до встречи, — попрощались со мной ненавязчиво.
Победа далась легче чем ожидал. Повезло… И мне и гниде Швадену…
4
Ни где не задерживаясь, я вернулся в гостиницу. Даже обещание грандиозных скидок не смогли завлечь меня в Кошатник Краули. Хотя мурки там! Весь организм дыбом, включая шнурки и перья на шляпе!
Заскочив к себе, быстренько совершил омовение: все волосатости с мылом и шампунем, кожные покровы, выборочно, с мочалом. После чего вывернул из баула на кровать пожитки. Из того, что лежало в денди не нарядишься. Но чем богаты… Я решил предстать перед обществом гордым и страдающим влюбленным.
Примерил обновки. Пятно на рубашке замыл водой, кружева освежил цветочной водой, позаимствованной у Амадеуса. Не иначе подарок Флорины. Протер ремни маслом, а пряжки для блеску полирнул об одеяло. Сапоги отдал начистить гостиничному слуге. Когда их вернули, не признал. Так отдраили старые хромочи! Они единственные и выглядели отлично.
Нарядец на мне ? плакать хочется от жалости. Нацепить черную маску и совсем труба. Мистер Икс с арией, а где же сердце, что полюбит меня. Действительно, где?
Вернулся Амадеус. Грустный и подавленный. Судя по всему грехов за ним прибавилось. Прошел к столу, плюхнулся на стул, подпер щеку рукой, взял чистый лист, макнул перо в чернильницу. Мученик слова готовился распять свою душу на листе бумаги. Цветы в вазе заблагоухали, муха прекратила долбится в секло, вот-вот случится чудо. Погиб поэт…*
Ждать когда в голове барда созреет высокий слог некогда.
— Слушай, юное дарование, — обращаюсь к Амадеусу. — Сейчас я уйду. У меня важная встреча. А ты собирай манатки и будь готов в любую минуту испариться из города. Минута это может наступить и через час и через десять. Если не вернусь завтра к обеду и не пришлю от себя весточку, не прощаясь не с кем, двинешь отсюда скорым шагом и быстрым бегом в Белого Лебедя.
— Можно мне с вами? ? бард повернул ко мне свое лицо. Такие рисуют на иконах и фресках храма. Кающийся грешник, наивный в своих прегрешениях. Он больше так не будет… Не верить! Будет и не раз!
— Нельзя, ? отказал я ему без всякого сострадания. ? Ты все понял и сказанного?
— Да, ? сник Амадеус.
— Вижу не все, ? встал я возле стола.
— Понял, — бард отложил перо. Рождение шедевра не состоялось. Девственность бумаги не пострадала.
— Тогда я пошел. Займись сборами! Да. Мой баул тоже захватишь. На всякий случай. Марджони получил оплату за два дня вперед.
До графского дворца добрался как и намечал. Итта ди Юмм выходила из кареты. Четверка лошадей приволокла на площадь без малого половину Казанского вокзала.
— У вас тоже привычка опаздывать? — спросила она. Ей не понравилось, что кавалер не маячил по площади в нервном томлении.
— Нет, но вы опоздали только на двадцать пять минут.
Я спрыгнул с лошади, передал поводья слуге и подошел к Итте. Запахнутая в длиннополый плащ, она напоминала куколку большой бабочки.
— Позвольте предложить вам руку опереться, ? явил я несвойственную учтивость.
— Я не так стара, ? последовал язвительный ответ.
— Тогда предложите мне свою, — пошутил я.
Итта улыбнулась. Взгляд её потеплел. Моя не пунктуальность прощена.
— Забыла вас предупредить. На приеме присутствует капитан графской гвардии, Мос Эймфгельс. У него блажь, ? Итта повела плечиком. ? Вздумал за мной приударить.
— Он ревнив, ? посочувствовал я ей.
— Скорее хочет казаться ревнивым.
— Вызовет меня на дуэль и превратит в фарш?
— Не исключено.
Замечание о дуэли Итте польстило. Ах! Кабальеро! С мечами! Рубятся как одержимые. И без всякого явного повода! Как романтично!
— Донна Итта, мужчинам, прежде всего, следует опасаться женщин, ? ответил я. ? А с капитанами, поверьте, я умею обращаться. У меня большой личный опыт.
— Тогда идемте.
Поднялись по ступеням. Перед нами услужливо распахнули широкие двери, с картушей которых щерились хищные звериные морды. Два лакея, приставленные к входу, в своих богатых ливреях походили на фельдмаршалов с картин. В висюльках, железках, звездах и лентах.
Предъявив приглашения молоденькому лейтенанту, несказанно гордому исполнению обязанностей билетера, по крутой лестнице взошли на второй этаж. Итта, прежде чем пройти дальше, отдала слуге свой плащ. То что скрывалось под ним производило сногсшибательное впечатление. В таких платьях безвестные провинциалки охмуряют принцев. Простота кроя, богатство отделки, форма рукавов, сборки, кружева — все! все до последней нитки подчеркивало красоту и грацию особы облаченной в наряд. Я готов был кусать локти. Такое сокровище, рядом и… проходите мимо!
'Если Гошен окажется каргой, ? подавил я плотоядный вздох, ? женюсь на альгвасильше'.
— Вы не слишком щепетильны в выборе костюма, — сказала она, разглядывая себя и меня в огромном зеркале. В прочем Итту моя скромность устраивала. Контраст в её пользу.
— Когда путешествуешь налегке из запасного белья только конская попона, ? оправдывался я. ? К тому же в вашем ослепительном блеске я в любом наряде выгляжу конюхом.
Под взглядами прочих приглашенных проследовали в зал приемов. В блестящем паркете, отражались инкрустации с панно, тяжелые портьеры в бисерных узорах, картины из ниш и скульптуры с постаментов. Чистоте хрусталя бра и люстр** позавидовал бы и Сваровски. В паркет можно было глядеться. Я состроил рожицу. Напольный Вирхофф ответил тем же.
По моему двойнику прошлись две разодетые в пух и прах донны. Уверен встреча с ними тет-а-тет отнимет не мало здоровья.
'Ну и как они снизу?' ? спросил я двойника.
Вирхофф-второй погрустнел. Не ужели так плохо? До чего бывает обманчива внешность!
— Может откроете имя вашей пассии? ? спросила Итта, раскланиваясь с какой то древней парой.
Старый хрыч обвешанный орденами от плеча до мотни еле шаркал ногами. Его спутница, возраста египетских пирамид, блистала в золотой парче.
Я не успел ни чего ей ответить. Нас удостоил вниманием моложавый военный. Грудь колесом, на груди бляха величиной с ведерное дно и эмалированным гусем герба Гошенов. Левый глаз капитана Эймфгельса закрыт черной повязкой. На ней очень бы смотрелся лозунг, Берегите зрение!'
— Рад лицезреть вас несравненная донна Итта, — галантный поклон. — Представьте меня своему спутнику.
— Ни малейшего желания, — холодно отказала ди Юмм воздыхателю и отвела меня к выставленным прохладительным напиткам. На цвет ? клюквенный морс. На запах ? бражка из карамели и старого варенья.
Оркестрик живо играл музыку. Народу в зале человек сто. Разного полу, разного вида и разного возраста. Солидные сеньоры сопровождали своих прекрасных и не очень сеньор.
'Нет на вас Маршалси', — констатировал я наличие заслуживающих пристального попечения женщин. Некоторым я и сам уделил бы должное внимание. Но служба требовала аскезы.
