- В бильярд!
- ?
- Да. Фосфоресцирующие шары, такие же кии и лузы - оказалось, можно.
- Занятно... Надо бы попробовать. - Кирилл беззвучно рассмеялся. - А помнишь... наш полет в масляном тумане? До сих пор не уразумею, как приземлились.
Я вспомнил, тоже улыбнулся: со временем пережитый страх становится смешным.
- Ремка, как ты надоел! - сказал Кирилл щенку.
- Привяжи его к забору...
- Жалко... Скулить будет 'насекомое'.
- И все же, - вернулся я к разговору, - тебе прыгать вскоре пришлось.
Кирилл помедлил.
- Ну как вскоре?.. Года через три. - Тут он вдруг хмыкнул препотешно и сказал: - 'Папа заболел, высокая температура, шлите консилиум врачей'.
- Это еще что?
- Телеграмма Чесалову из К.
- Кто же папа?
- Турбовинтовой двигатель, тогда еще опытный. Из четырех двигателей на нашей летающей лаборатории турбовинтовых было два: первый и четвертый. Чуть оторвались от земли, температурят, подлые, зудят. Мы собрались в К. на пару дней: думали сразу вернуться, но оказался нерасчетный случай... Что объяснишь по телефону? Открытым текстом нельзя. Кто-то бросил мысль: 'Давайте телеграммой'. Тут и выдумали этого 'папу'. Понравилось - всем экипажем ходили отправлять.
- И вас поняли?
- Сразу же примчались спецы, стали налаживать, а нам пришлось позагорать. Депешу отправляли каждый вечер о состоянии здоровья 'папы'. Был даже кризис: 'Врачи в недоумении - 'папу' трясет, давление мало тчк не оставляем больного ни на минуту тчк деньги подошли к концу'.
- Тут просится и подпись: 'Наследники', - добавил я.
- И без этого на телеграфе косились каждый раз.
- 'Папа' не скончался, насколько я помню?
- Обошлось без траурного текста. Наоборот, 'старик' подтянулся, и мы перелетели сюда. Но как-то все думалось о рецидиве. Позднее мы отправились в полет такой 'капеллой', - продолжал Кирилл. - Ковалев командиром, вторым пилотом Нестерюк, штурманом я, бортинженером Котерев, ведущим Вайман, Курицын радист... На высоте четырех тысяч выполняли режим, шли по горизонту. И тут вдруг слышу в наушниках - видно, из задней кабины: 'Командир, у нас четвертый двигатель дымит!' В ответ голос Ковалева: 'Смотреть, докладывать!' И еще через несколько секунд: 'Включить огнетушитель, винт во флюгер'.
Винт стал замедлять вращение и замер ребрами вперед - как крест на кладбище. Мы все уставились - двигатель действительно сильно дымил.
Прошло с минуту. Все молчат. Мне показалось, что вижу сквозь щель внизу капота пляску искр, мелькание каких-то зайчиков, багровых, синеньких и желтых.
'Огонь, похоже?' - кто-то сказал робко, как бы про себя, и словно выплеснул за шиворот стакан воды. Все съежились. Еще с десяток секунд молчание, и тут... раздался какой-то писк в наушниках - странный голос Котерева:
'Командир, горим!..' - и таким же нелепым дискантом выпалил еще пару словечек... не стоит повторять их. Это он - Котерев! Я и не слыхал, чтоб он ругался на земле.
Тут, кто был в передней кабине, все навалились на Нестерюка, смотрят вправо. Я тоже смотрю из носа. Мне очень хорошо виден мотор. В капоте его, в щели - ни дать ни взять электросварка: яркое, как солнце, пламя.
Ковалев проявляет нетерпение, встал со своего кресла: 'Ну-ка, вы... дайте взглянуть!..' - и, отстранив всех, посмотрел. Сперва издал какой-то рык, за ним зловещую команду: 'Всем прыгать! Горим!'
Эти слова хлестнули, как подзатыльник. Будто сердце тоже задымилось. Как пробраться к люку? В меховом и с парашютом даже на земле между приборных досок протискиваться трудно.
И только что подумал, как уже стою позади летчиков, у люка. Когда только успел: отбросить свое сиденье, снять наушники, пролезть в узкий проход - даже не заметил.
В руке держу планшет и смотрю на него: 'Зачем он мне теперь?' Записи режимов, пеленги, контрольные ориентиры - взглянул с тоской и бросил вперед, на свое место. Потом натянул на уши картуз (летал я тогда в картузе), отстегнул с шеи резинку ларингофонов: 'Еще задушит'.
В это время Карл Вайман стоял уже на люке и дергал за ручку, чтобы открыть его. Люк не поддавался. Он орал: 'Давление снимите!' Котерев со своего места развел руками, мол: сброшено давно, открывай!
Карл дергал, люк не открывался. Тут кто-то столкнул его с люка и потянул сбоку за ручку - люк открылся. Внизу мы увидели пару колес передней стойки шасси. Их нужно было выпустить. Карл кричит: 'Шасси!' - и, стоя еще позади центрального пульта, сам нажал на аварийный тумблер.
Карл первым, как было по инструкции, опустился в люк по ступенькам тоннеля. Я видел, как он поставил ноги враскоряку на левую и правую полки по бортам и смотрел вниз. Я отметил про себя: 'Все правильно'.
Взявшись правой рукой за кольцо парашюта, он, как мне показалось, о чем-то размышлял. Под ним квадрат земли, полянки, перелески, домушки... Он все стоял. Кто-то ему крикнул сверху: 'Ну!' Он сделал несколько кивков вниз: наклонился и, не решаясь, выпрямился вновь; потом опять делает движение головой вперед и смешно выпячивает зад.
Ему заорали уже несколько голосов: 'Давай!' И он, наконец, кивнул последний раз и больше не выпрямился - отпустил левую руку и повалился головой вниз.
За Карлом пошел Леня Нестерюк (согласно аварийной карте). Он быстро исчез в люке. Я увидел только его спину с тюком парашюта и ноги, согнутые в коленях. Он ими засеменил - вроде как поплыл, и подошвы с каблуками его башмаков быстро исчезли из глаз.
Настал мой черед.
Должно быть, я вел себя у люка так же глупо, как и Карл. Во всяком случае, я услышал позади нетерпеливый окрик и тогда отпустил руку с поручня. Насупившись, вроде как боднул землю. Подо мной поплыли трубы какой-то фабрики. Меня резко двинуло потоком, но полная свобода. От меня что-то оторвалось, и деталь, завертевшись перед глазами подстреленной куропаткой, упорхнула вверх.
'Что это?.. Может, нужное? - забеспокоился я. - Что могло быть? Не ухо же... Не нос... Ба, вспомнил: Картуз! Фу! Черт с ним... А кольцо? Взглянул на грудь - правая рука на кольце, как и была; рванул ее наотмашь... Что? Ничего... Вот так фунт! Дорогой мой!.. И еще раз рванул, видя свободный трос, зная - бесполезно!'
Я не мог понять, в чем дело, - парашют не раскрывался.
Все это длилось, должно быть, пару-тройку секунд, не больше, но показалось минутой. Парашют проскользнул у меня между ног, перед лицом мелькнул белый жгут и так резко крутанул меня, что небо и серая земля несколько раз перекувырнулись в глазах.
Все стихло. Вверху квадрат купола, взбитого белой подушкой. Я сплюнул, и слюна повисла в воздухе - рядом. 'Чудно - не хочет падать!'
Тут только вспомнил о других, о самолете - повертел головой, увидел: несколько куполов висело повыше. Самолет ушел, его удалось заметить по шлейфу дыма.
Куда приземлюсь? Посмотрел на башмаки: фабричные корпуса, трубы, озеро - большой котлован, прямо на него несет. Этого не хватало... Спастись от огня, чтоб угодить в воду! Что делать? Что?.. Скользить! Тяну за стропы и вверх смотрю: парашют кренит один угол. Тяну еще, и он собирается в комок. Мне кажется, сложится совсем. 'Нет, не буду, к чертям! Будь что будет!'
Но ветер поближе к земле тащит в другую сторону. Пронесло над трубами и разворачивает к железнодорожным путям. Вижу паутину подвески проводов. 'Хрен не слаще редьки!'
Кажется, меня носило из стороны в сторону, и земля сперва не очень торопливо побежала, прицелившись небольшим косогором прямо в меня.
