он кого-нибудь опасался и поэтому отнес его в камеру хранения? Поделился ли Леон своими открытиями с Лютце? Но зачем задавать себе вопросы, на которые не знаешь ответа?
Шель прибавил шагу. Джонсон ждал в условленном месте у ратуши. Повернувшись спиной к мостовой, он следил за поднимавшимся на крышу трубочистом.
— Здравствуй, Пол. Как самочувствие?
— О, ты уже здесь! — американец кисло улыбнулся.— Ничего. А у тебя?
— С утра голова трещала, но теперь как будто ничего. Надеюсь, твое дурное настроение тоже прошло?
— Настроение?
Шель посмотрел на него в упор.
— Послушай, Пол, мы вчера немного выпили, и мне кажется, что ты кое-что видел в искаженном свете.
— Ты имеешь в виду Кэрол и ее явное заигрывание с тобой? — Джонсон махнул рукой. — Ты с ней танцевал, а я с ней спал, — сказал он грубо. — Но не будем об этом. Мы как, поедем в блиндаж или пойдем пешком?
— Пока что идти туда незачем. Визит можно отменить.
— Почему?
— Ты помнишь мой рассказ о вчерашней встрече с Лютце? Он упоминал о каком-то чемодане…
— Конечно, ведь за этим мы к нему и идем.
— Сегодня утром я получил письмо. В конверте лежала квитанция камеры хранения. — Он достал бумажку из кармана. — На, прочти.
Джонсон посмотрел на квитанцию и нахмурил брови.
— Ну и что ты предполагаешь?
— Думаю, что это тот самый чемодан, который Лютце получил от Леона. Непонятно, почему он сдал его в камеру хранения. Меня интересует также, почему он не дождался утра и не передал мне квитанцию сам.
— Я отнюдь не уверен, что квитанцию прислал тебе Лютце, — сказал Джонсон.
— А кто же еще? Ведь это он говорил о чемодане!
— Не забудь, что он был пьян.
— Согласен. Но допустим, что у нас квитанция именно на «его» чемодан. То, что он сдал его на хранение, доказывает, что он боялся кого-то.
— Или не доверял сам себе?
— Возможно. Но мне почему-то кажется, что есть люди, которым мешает содержимое этого чемодана.
— Я знаю всех видных людей Гроссвизена, — сказал Джонсон, подумав. — Их политическое прошлое, быть может, не безукоризненно, но все они были мелкими сошками.
— Почему именно политическое прошлое? — удивился Шель. — Возможно, дело здесь совсем в другом.
— Например?
— Может быть, это касается какого-нибудь уголовного преступления или шпионской деятельности, а может, Леон сделал ценное изобретение? Но не будем гадать. Поехали поскорее на вокзал, там узнаем, в чем дело.
— Верно, — согласился американец. — К этому делу нужно отнестись со всей серьезностью. Но я не могу сам вести следствие. Если за этим действительно что-нибудь кроется, нам лучше прибегнуть к помощи полиции. Зайдем ко мне на службу. Это ведь отсюда недалеко. Я позвоню в полицейский участок и попрошу прислать сопровождающего. Согласен?
Они пришли в суд, и Джонсон ввел Шеля в кабинет прокурора.
— Старика нет на месте, — объяснил он.— Уехал в Ганновер и вернется только к вечеру. Располагайся.
Он придвинул телефон, снял трубку и набрал номер.
— Алло? Говорит Джонсон из прокуратуры. Соедините меня с инспектором Грубером.
Шель рассматривал статуэтку Фемиды на книжном шкафу.
— Здравствуйте, инспектор! Мне нужна ваша помощь в одном запутанном деле… Нет, по телефону я вам не могу всего объяснить… Расскажу вкратце. В Гроссвизене появился какой-то таинственный чемодан. Сейчас он находится в камере хранения на вокзале. Есть предположение, что его содержимое представляет большой интерес. У меня в руках багажная квитанция… Она к нам попала случайно, и мы бы хотели немедленно отправиться на вокзал и ознакомиться с содержимым чемодана. Так как это дело не входит в мою компетенцию, прошу вас прислать сопровождающего… Я у себя в суде… Да, мы подождем… Кто? Мой приятель Ян Шель из Польши… Вчера приехал… Хорошо, до скорого свидания.— Джонсон положил трубку.
— Они приедут?
— Да, инспектор Грубер будет здесь через несколько минут, и мы вместе поедем на вокзал. — Они закурили. Джонсон играл спичечной коробкой. — Ты знаешь, — сказал он после минутного молчания, — я думаю о том, как плохо я, в сущности, знал Леона. Он был очень скрытен. Похоже, что он родился с комплексами и пронес их сквозь все свое печальное детство и сквозь войну. Типичный неудачник, вечно всем недовольный. Лагерь и другие тяжелые переживания сделали его еще впечатлительнее… Я пытаюсь найти в прошлом Леона, в его образе жизни хоть что-нибудь, что могло бы соответствовать твоим предположениям.
— Возможно, это дело связано с его сотрудниками по работе?
— Он работал в нескольких местах, дольше всего — в городской управе. Считался честным и добросовестным работником, но как-то не сумел нигде удержаться. Право же, я не знаю, в каком направлении строить догадки.
— Чемодан из подвала, — буркнул Шель, — письмо с просьбой о срочной помощи, внезапное самоубийство… Я упомянул вчера о неплотно закрытой двери в комнату Леона, но считал эти подозрения слишком смутными, чтобы останавливать на них твое внимание.
— А что ты думаешь сегодня?
— Известно, что большинство самоубийц кончает с собой в изолированных местах. Готовясь в свой последний путь, Леон, несомненно, запер дверь. И все-таки с утра она была открытой.
— Ну и?..
— Думаю, что кто-то пробрался в комнату к покойному и что-то оттуда унес.
— Предположим, что так оно и было, — сказал Джонсон. — Но откуда человек, не сумевший запереть за собой дверь, знал, что Леон Траубе покончит с собой именно в эту ночь?
— Ты прав, — согласился Шель. — Я сейчас подумал, что в чемодане могли находиться предметы, представлявшие ценность именно для Леона, — какие-нибудь сувениры, памятные вещи. Но какую роль играет Лютце во всем этом? Почему он ведет себя так странно?
— Возможно, он послал багажную квитанцию по почте, потому что не хотел с тобой встречаться…
В дверь постучали.
— Герр Штайнер пришел, — доложила секретарша.
— Мне некогда, Эльза.
— Он настаивает. Говорит, у него к вам срочное дело.
— Я могу подождать в приемной, — предложил Шель.
— Ладно, — нехотя согласился Джонсон.— Зови его, Эльза.
Проводив посетителя в кабинет, секретарша обратилась к Шелю:
— Не хотите ли посмотреть свежие газеты? Вот «Дас мекленбургер тагеблат» и «Гроссвизенер анцайгер».
Шель сел за столик и развернул местную газету. Он просмотрел заголовки политических материалов, скользнул взглядом по рекламам, но ему никак не удавалось сосредоточиться. Он машинально переворачивал страницы, пока, наконец, не дошел до последней. Там печатались сообщения о помолвках,
