— А сколько примерно он весит?
— Килограммов восемьдесят или девяносто.
— Как одет?
— В синем костюме и, кажется, в белой сорочке с галстуком. Точно не помню, здесь столько бывает народу…
— Этому чрезвычайно точному описанию соответствует по меньшей мере четвертая часть всех жителей Гроссвизена, — язвительно сказал инспектор, обращаясь к Джонсону и Шелю. — Вы не запомнили никаких особых примет? — продолжал он спрашивать напуганного железнодорожника.— Какого-нибудь перстня, часов, шрама?
— Нет, герр инспектор. Я ведь не подозревал, что тут не все в порядке.
Они говорили громко, и на них начали оглядываться. Шель, молчавший до сих пор, придвинулся к окну.
— Значит, тот мужчина описал содержимое чемодана? — спросил он спокойно.
— Таковы правила. В случае потери квитанции вы можете получить багаж, если расскажете, что в нем находится.
— Ну и что было в чемодане?
— Бумаги.
— Какие бумаги? Разве чемодан был не заперт? Как он выглядел?
— Нет, он был не заперт, а только перетянут ремнем. Небольшой, очень старый, фибровый, коричневого цвета. Бумаги лежали в одинаковых серых папках.
— Вы их открывали?
— Нет. Тот мужчина сказал: «В чемодане двадцать четыре серые папки с порядковыми номерами на обложках». Мне казалось, что этого достаточно.
— Значит, — вмешался Грубер, — увидев папки, вы закрыли чемодан и отдали его?
— Да. Я действительно думал…
— Ладно, ладно! Ваши мысли нас не интересуют. Он расписался в получении?
— Да, конечно, — старик достал из ящика потрепанную книгу и раскрыл ее.
Шель заглянул через плечо инспектора. Подпись, разумеется, нельзя было разобрать.
— Не везет нам, Пол, мы пытаемся вырваться, как мухи из паутины, но какие-то невидимые нити мешают всем нашим движениям.
— Гм, — буркнул Джонсон, отодвигая книгу. — Как теперь быть, инспектор?
— Постараемся найти того негодяя, который забрал чемодан. И если он его украл…
— А вы допускаете другую возможность?
— Вряд ли этот чемодан принадлежал Лютце.
— Мы ведь вам объяснили, как он попал к нему! — крикнул Шель нетерпеливо.
— Это все предположения без конкретных доказательств, — сказал инспектор пренебрежительным тоном. Он взглянул на прислушивающихся к их разговору зевак и на стоявшего с несчастным видом железнодорожника. — И вообще давайте вернемся в машину, — добавил он, — и все обсудим без свидетелей. Здесь нам больше делать нечего.
Они вышли из здания вокзала и сели в машину. Грубер повернулся к Шелю.
— Историю происхождения чемодана вы слышали от Лютце, не так ли?
— Да.
— Он был в нетрезвом состоянии?
— Да.
— Вам не кажется, что нельзя строить гипотезы, опираясь на пьяный бред алкоголика?
— А вы хотите мне внушить, что все дело высосано из пальца?
— Я ничего не хочу вам внушать, но когда поработаешь в полиции с мое, не так-то легко даешь волю фантазии.
— Я не могу возражать представителю местной власти. К тому же, если вы убеждены, что все эти события — результат простого стечения обстоятельств, то все равно спорить бесполезно,— ответил Шель, разозленный пассивностью инспектора.
— Насколько мне известно, — сказал Грубер, — вы журналист. У людей вашей профессии есть тенденция повсюду искать сенсацию.
— На что вы намекаете?..
Джонсон тронул его за плечо:
— Не горячись, Ян. Инспектор Грубер не знает всех обстоятельств дела. Мне тоже вначале не верилось, что за этим что-то кроется. Но последние события убедили меня, что необходимо начать энергичное следствие. Мы должны выяснить, кто сшиб Лютце и кто взял чемодан из камеры хранения. Очень важно найти эти бумаги.
— Раз вы так считаете, герр прокурор, мы сделаем все, что в наших силах, — сухо заявил инспектор.
— Да, займитесь этим делом, — сказал Джонсон. — Может быть, стоит допросить Лютце, хотя это вряд ли даст что-нибудь новое.
— Я пошлю сотрудника следственного отдела в больницу. — Грубер повернулся к шоферу: — Поехали, Гейнц! Вам куда? — спросил он, когда машина тронулась.
— Я зайду на службу. Мне необходимо заняться часок-другой текущими делами, — сказал Джонсон. — А ты, Ян? Надеюсь, ты останешься в нашем прекрасном городе до выяснения дела?
— Да. Хотелось бы узнать, что все это значит.
— Заходи к нам, если будет настроение. Я вернусь домой часа в три, — пригласил Джонсон, когда машина остановилась у здания суда.
— Спасибо, вечером зайду.
— А что ты собираешься делать сейчас?
— Еще не решил. Позавтракаю, а потом, пожалуй, вернусь к себе в комнату и отдохну немного.
— Я подвезу вас, — предложил Грубер. — Где вы живете?
— На Эйхенштрассе, но, право же, не стоит…
— Пустяки! — Грубер обратился к Джонсону: — Как только мне станет что-нибудь известно, герр прокурор, я вам сообщу. До свидания.
— Всего хорошего.
По дороге на Эйхенштрассе инспектор расспрашивал Шеля о впечатлениях от ФРГ и о дальнейших планах. Он полюбопытствовал также, что его связывает с Джонсоном. Подвезя Шеля к дому и прощаясь, он предложил:
— Вы знаете, во время войны я провел два года в Бреслау [22] , хотелось бы узнать, как там сейчас. Может быть, мы встретимся и потолкуем за кружкой пива?
У Шеля еще не было времени обдумать все как следует, но тем не менее он уже начинал догадываться, что кое-кто из тех, с кем он здесь столкнулся, знает намного больше, чем говорит. Кто же? Лютце?.. Менке?.. Грубер? Кто из них носит маску? Он взглянул на улыбавшегося инспектора и ответил:
— Охотно, весьма охотно. Я плохо знаю город, но помню, где находится ресторан «Красная шапочка». Если вы согласны, я приду туда вечером, часов в девять. Это не слишком поздно?
— Прекрасное время! Итак, до скорой встречи. — Он протянул Шелю потную руку. — Не забудьте, в девять. Поговорим о Бреслау…
* * *
Шель, не выспавшийся ночью и утомленный утренними похождениями, лег на кровать и немедленно уснул. Он спал до часу, а, проснувшись, попытался обдумать все происшедшее. Он был уверен, что оказался против своей воли втянутым в опасное дело. И прекрасно сознавал, что, как поляк, не может рассчитывать на поддержку окружающих и на беспристрастную помощь со стороны властей в случае необходимости. Поэтому он решил отныне действовать осмотрительнее и хитрее. Противники оставались
