Зашел в туалет. Когда мыл руки — увидел в зеркале за своей спиной Драшкина. Тот ему улыбнулся, вынул из кармана расческу, стал приглаживать седой венчик вокруг лысой загорелой головы. Драшкин был так мал ростом, что ему приходилось вставать на цыпочки, чтоб увидеть в зеркале свое отражение.
— У меня к вам просьба, — сердито сказал Раков. — Хоть при посторонних, пожалуйста, меня не задевайте. Зачем юродствовали перед Корытовым? Что за провокационная клоунада?
— Евгений Петрович!.. О чем ты? — Драшкин даже расческу выронил, наклонился, взял, стал отмывать под горячей водой, бормоча при этом: — Ради вас же старался... доброе слово спешу молвить — в вашу же пользу.
— Доброе слово?.. От ваших добрых слов тошно становится. Уши вянут. Разве не видели, как скривился Корытов?
— О, какой вы мнительный, — сказал Драшкин, снова начиная причесываться, подымаясь на цыпочки. — Нервный, нетерпеливый... ух, какой горячий! Вы слишком торопитесь, голубчик. А зачем? Куда? И так все знают, что вы — перспективный работник. Хорошая карьера вам обеспечена. Так что не тратьте зря нервные клетки, их всего четырнадцать миллиардов... — и Драшкин внезапно хихикнул, обрадованный собственной шуткой.
— Проклятый гном... — прошептал Раков.
— Что? — испугался почему-то Драшкин. — Как вы сказали? А за что так? Го... голубчик!.. Вы что, ненавидите меня?
— Хватит прикидываться, — сказал Раков. — Я все ваши делишки знаю. Досье имеется.
Драшкин побледнел, протрезвел, испуганно уставился на Ракова.
— За что же, голубчик? — взмолился Драшкин почти искренне. — И это вы — с вашим будущим, с вашим умом, талантом — и против меня? Зачем? Я и так скоро уйду. Зачем вам со мной сражаться-то? Стоит ли вам силы богатырские тратить на такого... гнома!.. Сами, сами сказали, сами так пошутили. Стоит ли? Я ж вам не враг. Ну, не друг, не друг, согласен... но и не враг. Я вам никто, я для вас — очередная ступенька, на которую вы шагнете для дальнейшего триумфального взлета. Зачем же со ступенькой-то сражаться, голубчик? Вы меня пугаете, ей-богу. У меня уж был один инфаркт, в прошлом году, теперь из-за вас второй будет... — и Драшкин скривил губы, чуть не плача. Полез во внутренний карман пиджака, достал стеклянную трубочку с валидолом, вытряхнул на дрожащую ладонь таблетку, сунул под язык, тяжело вздохнул. — Ох, Евгений Петрович, Евгений Петрович... грустно с вами разговаривать. После таких разговоров жить не хочется.
— Да, — кивнул Раков. — Жить не хочется — это точно.
И он вышел из туалетной комнаты. Остановился, закурил.
Почти следом за ним вышел и Драшкин.
— Пошли в зал, голубчик, — тронул он Ракова за локоть. — Зачем нам ссориться? Пошли к столу.
Голос его был просящий, улыбка робкая. И это — грозный начальник?
— Хорошо, — кивнул Раков. — Я сейчас приду. Забудьте мои злые слова... я погорячился, простите.
— Что вы, что вы! — обрадовался Драшкин. — Пустяки. И вы на меня тоже не сердитесь. Я вам еще пригожусь. А теперь пошли за стол! Цыплята наши совсем, вероятно, застыли. Если их Корытов, конечно, не сожрал!.. — и Драшкин звонко засмеялся. — Большой обжора этот Корытов... вы не знали? В прошлую субботу у меня на даче умял шестьдесят вареников! А? Нет, вы только представьте, голубчик, — шестьдесят вареников! Ну, пошли же, пошли!..
— Идите, я скоро приду. Докурю сигарету.
Драшкин ушел, пританцовывая.
Раков переждал минуты две — и тоже зашел в зал. Огляделся.
...В дальнем углу, недалеко от двери, ведущей в банкетный зал, сидели за столиком двое: Надежда и Закатов. Да, двое, только двое, точнее: вдвоем. Шампанское, коньяк, ваза с яблоками и виноградом. Закатов очень элегантен, даже усы аккуратно подстриг. Надежда бледна, чем-то расстроена. Он смотрел на них издалека, и сейчас Надежда почему-то вдруг показалась ему такой одинокой, такой сиротливо- беспомощной... как тогда, в прошлом году, когда он узнал про ее семейную трагедию. «А как же ангина?» — подумал Раков.
Он подошел к их столику.
— Добрый вечер, господа, — поздоровался шутливо. — Ничего, если я присяду?
— А, Ракитин. Привет, старик. Садись к нам... выпей. Я тут коктейль сочинил — «Моцарт и Сальери»... попробуй.
— Какой состав?
— Шампанское с синильной кислотой! — рассмеялся Закатов. — Разумеется, шучу. Да лучше попробуй. Или ты не один?
— Я не один, — сказал Раков. — Но это все равно. Хочу побыть с вами... если вы, конечно, не против.
— Ради бога, старик.
— У нас там банкет... скучища.
Надежда смотрела на него сердито, даже ноздри ее дрожали от возмущения.
— У кого — у вас? — не понял Закатов.
— Ну, у шефа моего. Юбилей. Вся контора собралась.
— Значит, не просто так? У меня тоже — повод есть, — и Закатов пригладил усы. — Новая книжка вышла, в Москве.
— Поздравляю.
— Спасибо. Ну, давай, старик, тяпнем.
— Не возражаю... Надежда, и вы пьете шампанское? Оно ведь холодное, а у вас ангина...
— Прошла моя ангина, — огрызнулась Надежда.
Раков выпил.
— Что грустишь, старина? — спросил Закатов.
— Не знаю... какое-то предчувствие... все кажется, будто что-то случится с минуты на минуту...
— Послушайте, Ракитин, — перебила Надежда. — Мне ваша недавняя шутка совсем не понравилась — так и учтите!
— Какая шутка? — не понял Закатов.
— Вздумал меня разыгрывать! — она сердито откинула челку. — Я к нему, как дура, подскочила, обрадовалась — привет, говорю, Ракитин! А он — пардон, мадам, я никакой не Ракитин. Я, видите ли, Раков.
Закатов рассмеялся:
— Ну, старушка... ловко тебя разыграли! — и привычным жестом обнял ее за плечи.
Раков закрыл глаза.
— Никакого розыгрыша не было, — сказал он глухо.
— То есть?
— Моя настоящая фамилия — Раков, — сказал Раков. — А Ракитин — мой псевдоним. Могу показать паспорт...
— Паспорт?.. Да ну-у, старик, зачем нам твой паспорт? — смеясь, отказался Закатов. — Не один ли черт? Раков, Ракитин, Петров, Иванов, Сидоров... не все ли равно? Если хочешь знать — я тоже никакой не Закатов!.. Моя настоящая фамилия — Похлебкин. Понял? А? Но это ж смешно — поэт Похлебкин!
— Грибоедов — тоже смешно, — сказала Надежда. — И Ломоносов — смешно.
— Что? — не понял Закатов. — Ну да... я и говорю — смешно. Вот я и взял псевдоним. И ты, старик, правильно сделал. Ракитин — звучит куда лучше, чем Раков.
— А я не согласна, — возразила Надежда. — Мне Раков больше нравится...
— Вы не о том... вы оба не о том говорите! — и Раков тоскливо покачал головой. — Вы совсем не так меня поняли. Даже — совсем не поняли. Я взял псевдоним вовсе не ради благозвучия.
— А зачем?
— Для конспирации, вот зачем. Я сделал это давно, лет пятнадцать назад, — когда впервые отдал стихи в «Кырскую зарю»... тогда я еще учился в мединституте. Мне было стыдно, что я пишу стихи.
— Стыдно?! — удивился Закатов. — Как это — стыдно?
