Скрипя старыми половицами под ногами, вернулся к лежаку, заботливо сооруженному на широкой деревянной скамье.
Проглоченная пища уютно согревала желудок. По всему телу расплылась волна блаженства. Я, поглаживая тощий живот, снова повалился в объятие теплых шкур.
Лепота, да и только!
Радовал тот факт, что впервые за последние дни мне удалось нормально выспаться. И, в общем-то, поправить подорванное перипетиями судьбы здоровье.
Правда, еще был неизвестен статус моего содержания в этой бревенчатой избенке. Гость я, или пленник?
Поживем, увидим! Нечего зря вперед повозки с разгневанными манисами лезть. Перед глазами всплыли картинки мечущихся во вскипевшей ярости манисов, раздавленные тела, кровь, крики раненных и хруст ломающихся под весом тяжелых рептилий костей. Картинка мелькнула перед глазами настолько отчетливо, что я ощутил холодок, пробежавший вдоль позвоночника.
Так только спокойно. Блаженство и покой, витающие надо мной, вмиг растворились. На смену им пришла тревога и ощущение беспокойства.
Как там ведунья сказала? Всему свое время, отрок.
Внутри, где-то глубоко в душе что-то сильно кольнуло. Я вцепился пальцами в космы грязных волос и сполз с теплого лежака на пол.
За все это время я и на локоть не продвинулся к своей главной цели – спасению малышки Кэт. Ко всему прочему добавилась новая проблема – пропал здоровяк, и где его искать я не знал. Мысль о том, что цыган погиб во время схватки с водными чудовищами, я зарубил на корню. Оставалось одно – нужно расспросить тех ребят, что подобрали меня, на предмет возможного появления персоны Гожо на горизонте видимости.
За дверью послышались тяжелые шаги. Кто-то завозился с замком.
Все же пленник! Мутанта вашего!
Довершить вспыхнувшую под черепной коробкой мысль не удалось. Дверь жалобно скрипнула, и в полумрак комнаты вошли два рослых бородача.
Крепкий малый с взглядом стервятника подошел вплотную. Тяжелый взгляд уперся в меня, просвечивая насквозь. Помахивая руками с огромными кистями, к нашей компании подтянулся второй бородач, небрежно бросив мне широкую рубаху, довольно чистую и пахнувшую свежестью.
– Надевай портки, и рубаху, вот, прикинь. И не брыкайся, а то в бубен получишь. К Барину тебя отведем, базары правильные решать.
В ноздри ударило вонью немытых тел и «свежестью» гниющих зубов.
Оба верзилы из вооружения имели огромные тесаки на поясах, покоящиеся в необъятных ножнах и грузные дубины. Против таких аргументов сильно не поспоришь.
– К Барину, говоришь? Ну, к Барину, так к Барину!
Я быстро оделся, запоясался ремнем. И только сейчас заметил, что вместо распятия на тесьме висит ломоть какого-то корня. И чего это ведунья удумала? Ладно, пусть пока повисит, не до него сейчас.
– И что, долго будешь стоять, как каменное изваяние? – Пробасил один из бородачей.
– Да все уж. Готов я, так сказать, к труду и обороне!
– Тогда пошли, незачем понапрасну Барина гневить! – Подытожил другой.
И я последовал вслед за рослыми конвоирами. Ну, а как мне их еще обозвать? Так и есть – охрана!
Выйдя за широкоплечим «вонючкой», громко побрякивающим связкой ключей, я оторопел. Под ногами задрожало. Вместо привычной песчаной землицы, взгляд уперся в добротно сделанный мосток из бревен, аккуратно связанных между собой крепким канатом. Под грузным телом здоровяка мостки задрожали еще сильнее. Рука на автомате, во избежание потери равновесия, коснулась натянутого каната, плетенного из тростника и при этом пропитанного чем-то жирным и черным.
Все четыре крепких сруба с высокими двускатными крышами, соединенные между собой дощатыми мостками, своеобразным фортом возвышались над спокойной гладью мутной воды. Каждое строение стояло на мощных сваях, концы которых уходили глубоко в ил. Больше десятка опор под каждой избой! Бревна, из которых были срублены избы рыбарей — толстые, прочные, почерневшие от сырости, таких в местных окрестностях днем с огнем не отыщешь. А тут целый укрепленный форт возвели! Молодцы. Вон и изгородь на берегу из бревен с заточенными концами поставили. Укрепились отлично, с умом к делу подошли. С реки никто не подберется – это стихия рыбарей. А от внешних «нежданных гостей» всегда изгородь защитит.
От крепкого домины, где мило содержали меня, через перекинутые мостки мы добрались до соседствующего здания – точно так же устроенного, словно брат-близнец. Чуть дальше – третий дом, а за ним и четвертый. Вместе они образовывали квадрат, в центре которого, покачиваясь на отблескивающей масленой чернотой жиже, покоилось длинное, проржавевшее насквозь плавучее средство с покрышками, навешенными на боковинах. На борту посудины три оборванца в брезентовых куртках поправляли плетеную из тонкого металлического троса сеть. Видимо, готовились к выходу. Там же покоились огромные багры. Оно и правильно – ту рыбешку, что в реке водится, только этой сетью и остановишь. А лучше еще для пущей уверенности из обреза крупной картечью в башку с мерзкими щупальцами шмальнуть.
У входа в избу крутилось пара женщин неопределенного возраста в серых хламидах. Подойдя вплотную, я заметил, что женщины не просто топчутся у входа, а в поте лица, не разгибая спинушки, законопачивают зияющие щели между бревнами мхом.
Фыркнув что-то на женщин, один из бородачей лениво постучал в низкую дверь. Воспитанный, однако! В небольшое оконце, отварив прочную раму, высунулась помятая рожа с оспинами на широком носу.
Ты глянь! То ли выпендриваются, мол, по уставу живем, то ли и впрямь уж слишком строг их Барин.
– Степан, отворяй калитку! – Прогудел один из конвоиров.
– Хлопцы ужо и с гостем возвратились! Энто мы мигом! – Помятая рожа Степана быстро исчезла в чреве избы.
Дверь, не издав ни малейшего скрипа, отварилась, и покрытый оспинами широкий нос Степана, словно вынюхивая что-то, высунулся наружу. Поводив носопыркой по сторонам и убедившись, что все в полном порядке, Степан жестом пригласил проходить в избу. Хотя, собственно, что должно было быть не в порядке? Они же на своей территории.
В спину ткнули, причем приложились уж очень сильно. Дубиной что ли?
– Двигай! – Пробасил «вонючка».
В отличие от моей темницы, тут было светло – коптя потолок, горело сразу четыре керосиновые лампы. В центре комнаты возвышался колченогой стол, за которым восседал рослый мужчина средних лет, но с уже достаточно припорошенной сединой головой и тяжелым взглядом из-под пышных бровей. Мужик погладил такую же седую бороденку и жестом указал двум бугаям остаться за дверью. Степан бесшумно проскользнул в проем и исчез где-то за огромной печью. Рядом с седым сидел краснолицый, уже раздобревший от выпитого мужичок – обладатель изрядно ожиревшего тела и двойного подбородка. Толстяк был гладко выбрит, и его лицо при свете лам поблескивало потом. Он тяжело дышал, то и дело обтираясь огромной ветошью, лежавшей рядом, на скамье.
– Ну, проходи, мил человек, гостем будешь! Вон, падай туда. – Седой указал на крепкий табурет, приставленный к столу. – В ногах правды нет! – при этих словах Седой изобразил на суровом лице подобие добродушной улыбки. – Вот только этой самой правды нет нигде. Да люди умные говорят, что и до Погибели ее особо не наблюдали. Не любят люди правды. Боятся ее, как огня, а то и того хуже. А вот по мне лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Так что, мил человек, неправду я за версту чую, и раскусить твою ложь смогу, уж поверь.
Я присел за стол, всматриваясь в лицо Седого. Оно выглядело усталым и каким-то осунувшимся. Под глазами выпирали мешки, кожа лица была высохшей, будто ее обладатель натянул маску. Зато глаза светились энергией и неведомой силой.
– Ну, так что привело тебя в Городок Старателей? – Седой вопросительно взглянул на меня.
– Дела есть, только не тут, проездом я.
