Опять избитые поговорки и банальные цитаты в голову лезут насчет профессионализма и компетентности.
'Типа: получилось как всегда, без сапог, думал индюк'.
Думал все-то он знает, всякое-разное постиг 'в изучении и разумении иноземных языцев — чай, с младенчества дрессировали'.
Ан тебе нет! И Филипп в самонадеянности был уверен, как если бы, получив чудный лингвистический дар от Вероники, он без малейших проблем сможет понимать-аудировать, говорить- импровизировать, читать и клацать-кликать по клавиатуре компа на любом людском языке, какой ему заблагорассудиться 'слегонца припомнить'.
'Э-э, как там, судари мои, у нас будет, скажем, на рето-романском?'
На следующее утро, когда до одури серфинговал во многоязычной всемирной паутине, он сравнил тексты на рето-романском и тому близкородственном каталанском.
'Федот да не тот. Поди пойми. Или я идиот, или те, кто эдакую околесицу и ахинею в он-лайне выкладывает.'
Ознакомившись с фольклорными романскими языками в дарованном ему понимании, Филипп сделал самокритичный вывод. Для того, чтобы научиться грамотно читать, получать неописуемое и несказанное удовольствие от прочитанного, от познания нового, одного умения складывать известные вам буквы в слоги и слова, а лексические единицы в предложения, все-таки маловато.
'Хорошо бы мозги к этому добавить и не мнить о себе черт знает что.'
В какой-то мере Филипп себя реабилитировал и сызнова обрел кое-какое самоуважение, посетив сайты эсперантистов и скачав оттуда десяток с лишним переводов мировой классики. В числе прочего у него появились на эсперанто оцифрованные 'Бесы' и 'Братья Карамазовы'.
Оба эти романа Филипп Ирнеев до сих пор не открывал. В том ему горя мало было, поскольку он эпатажно и нигилистически считал белоросского шляхтича Достоевского писателем, еще более далеким от истинного русского языка, чем малоросс Гоголь.
Между прочим, 'Идиота' Филипп до конца дочитал лишь по-английски на втором курсе и счел перевод куда более удобоваримым, нежели оригинальный текст, казалось, заброшенный в печать без мало-мальски профессиональной редактуры. Мол, и так сойдет, коли публика — дура.
'Ударим-де по классике. Так оно и пошло с этим самым пресловутым Достоевским, со временем превратившись в сакральные скрижали российской безалаберности и дутого пиетета, опосредованного литературной партийностью и масс-коммуникативными стереотипами.
Культурка, из рака ноги!'
Меж тем грамотные, отлично подготовленные тексты на эсперанто, изобретенном культурнейшим доктором Заменгофом, с упрощенной грамматикой и родными европейскими словами Филиппу пришлись по душевной глубине. Он с огромным удовлетворением от начала до конца прочел 'Братьев Карамазовых' до того, как второпях отправиться в свой 'пед и бред', и там поскорее досдать последний тест экзаменационной сессии.
'Чего тут дробить, если, милости просим, письменно отвечать на вопросы, выбирать варианты? Пускай себе оный тест на тутошнем белоросском наречии, столь же искусственно придуманном, как и эсперанто.
Ништяк, пошустрим в разбросе вероятностей и прорвемся не меньше, чем на девять баллов…'
'Групповухе привет, на каникулярную пьянку не ждите, срочно занят', — Филипп Ирнеев послал ответную эсэмэску Саре Безделкиной, назойливо потребовавшей совместно в группе отпраздновать окончание летней сессии.
После экзамена ему требовалось поспешить в аэропорт 'Дожинск-2'. Дорога туда — не ближний свет, а мадам Рульникову с чадами и домочадцами следует обязательно встретить.
'Хочешь не хочешь, но обязан, так сказать, днем с огнем, с дальним светом…
Коль демонстративно не провожал, то с прибытием поздравлять придется. Ручку пожать, цветочки вручить…'
Иначе супруга босса обидится за неучтивость. Ссориться с ней, портить отношения домашний учитель Вани Рульникова предусмотрительно не собирался.
'Да и Настеньку со знаменитым вундеркиндом Ванькой, о котором ей столько рассказывал, не мешало бы познакомить.
Нашему малому тоже будет полезно по-свойски с ней пообщаться. А то бирюк бирюком, девчонок дичится накануне полового созревания,' — решительно педагогически рассудил Филипп Ирнеев в мирской ипостаси профессионального гувернера-воспитателя.
Мысленно решено — мобильно исполнено:
— Настена! Руки в ноги, макияж на морду лица. Едем в новый аэропорт моих Рульниковых встречать. С ветерком, с музычкой, с другими официальными лицами…
— Ой, Фил! Спасибочки. Хоть мозги проветрю. Заколебало меня эту физику долбить. За руль меня пустишь?
— На моем джипе гордо рассекать? Ну-ну…
Эффектная блондинка Настя на семейство Рульниковых и сопровождающих произвела своеобычное впечатление. Всяк разглядел в ней свое. В соответствии с личным пониманием причин и следствий.
Босс галантно и лицеприятно пригласил ее к обеду. Соответственно, бонна Снежана ревниво насупилась. Мадам фотогенично улыбалась и небрежно профессионально искусно демонстрировала парижский брючный туалет от кутюр.
В свой черед общительный дядька Игорь Смолич по дороге в город, оправив сбрую под пиджаком, комплиментарно одобрил Настину манеру вождения, пообещал научить полицейскому развороту и пейнтбольной стрельбе.
Тогда как малоразговорчивый Ваня Рульников на заднем сиденье шепотом признался учителю:
— Классная у вас девчонка, Филипп Олегович. На Мэрилин Монро похожа. Тоже любит погорячее.
— Молодец, Иван! Разбираешь фишку. Она такая…
Насте такое положение дел безумно нравилось. Пусть она до конца еще не разобралась в собственных романтических чувствах к Филиппу и к его ближнему кругу общения.
То ли ее взаправду занесло в кинематографическую ленту из жизни богатых и знаменитых гангстеров — 'ах, Кэботы беседуют с богами'. Или же она очутилась на страницах дамского романа, не чуждого определенной интеллектуальности и образованности, свойственных благородному сословию во многих поколениях, 'куда-то унесенных ветром вдаль…'
Не хватало ей лишь приключений и каких-нибудь романических безумных авантюр в дальнейшем близком знакомстве с Филиппом и его окружением. Хотя Гореваныч, при всем честном народе в аэропорту невозмутимо приняв от одного из рядовых телохранителей большой черный пистолет и рефлекторным движением, не глядя, сунув его под мышку, ее неизгладимо впечатлил.
Не оставила ее равнодушной и кавалькада дорогих авто, где их 'лендровер' шел третьим вслед за 'астон-мартином' четы Рульниковых и 'БМВ' с охраной в голове колонны. Под наблюдением Гореваныча на переднем сиденье она строго держала скорость и дистанцию.
Похоже, Филиппов джип ее охотно слушался, благодушно не пугал обгоняемые машины или тех, кто двигался по встречной полосе загородного Восточного шоссе. Они и без того шарахались от внушающей уважение колонны.
Благорасположившись на заднем сиденье, Филипп безмятежно дал задание ученику Ване рассказать, чего и как тот наблюдал в Париже.
— Разрешаю вставлять французские слова, каникуляр. А так, чтоб все у меня по-английски.
Небось, не забыл — нам скоро в Америку? Сочинением-эссе на заданную тему, брат ты мой, я тебя озадачу завтра.
Итак, я тебя слушаю…
'Эх, кому праздники, вакации, а мне сплошная учеба', — Ваня вздохнул, протестующе отвернулся к окну и принялся монотонно бубнить, вспоминать, как это он провел парижские каникулы.
'Чего тут сочинять? Что видел, про то и напишу, расскажу…'
