'Родители-идиоты насильно потчуют за маму, за папу, за бабушку и дедушку всякой дрянью, какую детям и взрослым и в рот брать-то не след. Как младенцев травят манной кашей-размазней с комками несъедобными…
Так суеверные лохи ужасно дорогих гостей сивушным спиртным спаивают, чтоб до дна и до капли, до упаду, кабы некое зло на дне стакана не уцелело… Ни дна им, ни покрышки, козлам…'
Ване были невдомек педагогические рассуждения Филиппа, коль скоро он перехитрил умного воспитателя. Он о другом подумал.
'Конечно, Фил Олегыч, порядочный зануда, но без его уроков как-то скучно и непривычно. Зато, что ни говори, каникулы, большой американский отдых… Из рака ноги, кутерьма и чехарда…'
Для педантичного Вани естественный и привычный порядок вещей сразу же восстанавливался, едва он брался за компьютер, чтобы почитать. В остальном же он вторую неделю подряд вдумчиво и всемерно пытался разобраться: нравится ему или нет так свободно, 'без поводьев и уздечки' отдыхать на техасском ранчо.
Например, по отцу он, оказывается, скучает. Пускай дома они мало времени проводили вместе, редко разговаривали как отец с сыном, так ни о чем, не для воспитания…
Зато без материнских скрипучих нравоучений он прекрасно обходится. И ему превосходно живется без визгливых одергиваний придурочной бонны Снежаны: так не ходи, так не скажи, локти на стол нельзя, чистую рубашку одень, пыль с ушей стряхни…
С грэнди Гореванычем все-таки проще жить на ранчо у грэнди Бармица. Да и с Фил Олегычем. Если старичье, взрослые не занудствуют, уму-разуму не учат.
Ваня тут же вспомнил, как с подачи Филиппа, только-только начавшего с ним заниматься английским, в его распоряжении оказался удобный эргономичный субноутбук для чтения и записей. На дважды два новый наставник растолковал матери насчет отстоя в мозгах и безвредности компьютерного железа, если к нему подходить с умом и не фанатеть с играми.
Девку-дуру Снежку, — так ее грэнди Гореваныч называет, — не взяли в Техас тоже по настоянию Фил Олегыча, и это доброе дело не забыл Ваня.
Сюда приехали, так он ему толково объяснил, как правильно обращаться с тупым и злобным пони Чако, если к подлому мексиканскому жеребчику спереди подходить.
'Чтоб видел, понь поганый, я с хлыстом в руке и морковкой в кармане.'
Ездит верхом он теперь не хуже Тима, не говоря уже о мелком дурачке Бобби. Из мелкашки- винчестера он также лучше их обоих стреляет вместе взятых.
И тактике действий в диверсионно-разведывательной группе их, дураков еще учить и учить надо…
О военных играх для настоящих мужчин эти оглоеды понятия не имеют, пейнтбольное оружие раньше только по телевизору видели. Передвигаться на местности, вести наблюдение, маскироваться не умеют…
Ваня тут подумал, как невидимо и неслышно может иногда двигаться Филипп. Словно ниндзя, неуловимый призрак, с легкостью появляется, без труда исчезает, когда и куда ему вздумается.
А все потому, что целых восемь лет занимается боевыми искусствами. Чему его воспитанник страшно завидовал:
'Эх, мне бы так научиться! Легко и непринужденно…'
Оттолкнувшись от этой мысли проницательный Ваня пришел к выводу, что учитель таки его засек с планшеткой под одеялом.
'Вошел в наш дормиторио, не скрываясь. Но сделал, как говорится по-испански, виста горда, толстое зрение, то есть вид, будто ничего не заметил.
Правильно, Фил Олегыч. Я и так с рассветом встаю. Раньше, чем надутый мажордом дон Хорхе молодых кабальерос будить приходит.
В сиесту, пока Тим с Бобом дрыхнут без задних ног, я тоже без помех могу читать…'
Впервые в жизни Ваня просыпался сам без будильника, понуканий няньки, бонны или матери. Самостоятельно вставал, умывался, чистил зубы и выходил в патио делать зарядку.
Ни одного разика ему не приснилось что-нибудь беспросветно злое и нехорошее. Здесь у него только хорошие и добрые сны. Приятно вспомнить…
Завтрак в него силком никто не заталкивает. А кофе с печеньем на кухне у повара-китайца Чжана 'сьемпре пожалуйста, пор фавор, сеньорито, пли-и-з, мистэ…
Поесть хорошо потом, когда ланч, альмуэрсо по-мексикански…'
Одно плохо, рассуждал Ваня, его дальние техасские родственники читать ни фига не умеют. Вернее, тупо читают по-английски от сих до сих, чего им положено по школьной программе. О книгах с ними не поговоришь, не поспоришь…
Зато Тима с Бобом можно послушать, как и чему они учатся в хай скул, в их американской школе.
'Верно говорил Фил Олегыч: жизнь-то у них тут точно как в голливудском кино. И в Хьюстоне, и здесь в асьенде. Как будто понарошку идет… Мустанги, ранчо, ковбои… Индейцев, правда, давно перестреляли…
Жалко, Тимми и Бобби в сай-фай фишку не рубят — не догоняет малышня. Бластера от скорчера не отличают…
А кобылка Долли… она ничего… кроме тупоумной фэнтези не признает. И нос задирает, Лолита мексиканская…'
Одноименное произведение Набокова Ваня невозмутимо прочел. О том, чего хочется сеньорите Долорес теоретически догадывался.
Тогда как практически она ему надменно, цедя сквозь зубы, на днях пояснила: крайне непристойное имя Лолита ее устраивает еще меньше, чем техасская кличка Долли.
Она — Долорес. И точка, сеньорито мио.
'Пунто финаль, Хуанито. Энтьендес, омбре?'
Парень Хуанито все понял. Хотя твердо решил: надо обязательно попросить Фил Олегыча возобновить занятия испанским. Можно и оглоедов Тима с Бобом привлечь за компанию.
'Не то как станут его, таф энд кул бой, крутого парня фром Бьелораша считать несчастным ботаном и зубрилой недоученным.
Каникулы, вэкэйшн у них, понимаете ли… Каникуляры, из рака ноги…'
С просьбой Вани его учитель, как и следовало ожидать, недолго думая, согласился.
'Почему бы и нет? Бог учебно-воспитательные труды любит…'
Не замедлил и выдать очередную порцию мудрых наставлений. Как положено, в доступной форме.
— Понимай, Иван, чтобы верить… В идеале… Пускай не всему и не всякой материалистической глупости… Людям свойственно бездумно принимать на веру то, что им мнится материальным, вещественным, но в реальности не доверять идеальному, духовному…
Возьмем, к примеру, твои книжки, сай-фай, какую ты любишь читать на сон грядущий. Фантастика — вещь, конечно, хорошая, ежели с наукой и правдой жизни соотносится. Но так бывает далеко не каждый раз.
Скажи, брат ты мой, сколько раз ты встречал у разных писателей-писарчуков, будто люди в удивлении постоянно задирают вверх именно одну бровь?
Вспомнил? Ага, довольно часто. У некоторых обалдуев чересчур…
Теперь пошли к зеркалу в холле и посмотрим, как у нас с тобой получится поднять бровь. Давай, так сказать, удивимся литературно, как в массовой культурке принято…
Пару минут ученик и учитель старательно, серьезно пытались задействовать лицевые мышцы, пробуя поднять одну бровь и не трогая другую. Корчили друг другу и зеркальным отражениям уморительные рожи, закатывали глаза, лоб морщили, брови сводили, разводили, супили, чуть ли не шевелили надбровными дугами.
Однако же задрать вверх одну бровь ну никак у них не получалось. Удивляйся, ни удивляйся…
