— Поможешь мне, в накладе не останешься. Гуляй на все четыре стороны, бес с тобой. С такими деньгами мы нигде не пропадем. Может, когда еще и пригодимся друг другу? А?
— Может. — Борис не знал, что и думать. — Только при чем тут батя?
— От него будет зависеть главное: возьмем мы деньги или нет.
— А яснее нельзя?
— Брать будем почтовый поезд с банковским вагоном, — почти шепотом пропел Сидор.
У Боярчука словно камень с души упал. Теперь он понял, зачем сотнику понадобился его отец.
— Почтовый ходит вне расписания? — спросил он.
— Смышленый, — засмеялся хозяин. — Завтра пойдешь в село, встретишься со своими, погостюешь до вечера. Скажешь батьке, что от него треба и как тебе то передать.
— Не получится, — развел руками Борис. — Сам говорил, стережет меня особый отдел дома.
— Хлопцы были, никого не видели.
— Так не их ждали, потому и не видели.
— Сведения верные.
— Я не боюсь. Но рисковать по пустякам, затевая такое предприятие?
— Хорошо, — согласился Сидор. — Тогда притащим твоего Григория Семеновича сюда?
— Не годится, если за хатой слежка.
— Что же ты предлагаешь?
— Устроить встречу где-нибудь в городе. Отца подготовить заранее, чтобы не отчудил чего зря.
— Это нетрудно. Есть место надежное, есть люди, которые встретят и прикроют, если понадобится.
— Только помните, что Григорий Семенович не всякому поверит.
— Кого на примете имеешь?
— Степаниду Сокольчук.
Сидор долго молчал. Если бы Сокольчук не ходила курьером во Львов и Краков, не знала явок, он давно бы приказал покончить с ней, но сотник рассчитывал пустить женщину по давнему маршруту впереди себя, когда пристанет время. Надеяться на авось в последнем броске было глупо. Степанида надежно прикроет его маршрут, проверит адреса.
Наконец сказал:
— Сокольчук получит необходимый приказ.
— Я бы хотел сам поговорить с ней.
— Излишне, — непреклонно, словно и не было раньше доверительного тона, отрезал сотник и встал. — Иди отдыхай и готовь план захвата поезда. И ни клочка бумаги, все держать в голове!
Боярчук ушел, а Сидор заглянул за занавеску. Там прятался Прыщ.
— Все слышал? — спросил главарь.
— Слухал и дивился. — вылезая из-под шубняка, не без лести отвечал Прыщ. — Великий проповедник в тебе сгинул.
— А может, еще не прошло наше время?
— Верь сам, как другим внушаешь.
— Ладно балакать, — осадил его Сидор. — Пошлешь за Степанидой.
— Не слишком ли ты доверчив к ней?
— Тебе дай волю, ты меня совсем изолируешь.
— Я о нашем общем деле пекусь. И за тебя в ответе…
— Будет! — Сотник устало махнул рукой. — Иди исполняй, что велю.
А минут через сорок, когда и сам Сидор ушел проверять караулы, к нему в схрон спустился человек, осторожно постучал в переборку, отделявшую комнату главаря от кладовой.
— Это ты, Сирко? — послышался шепот.
— Иди скорей, — позвал адъютант Сидора и отворил узенькую дверку.
Из кладовой выбрался Капелюх.
— Узнал? — спросил Сирко.
— Есть золото, — стуча зубами, еле выговорил Капелюх. — Если не проморгаем, будет наше.
И они спешно юркнули в запасной лаз.
Капелюх не просчитался, сделав ставку на алчность Сирко. Намекнув адъютанту, что Сидор с Прыщом прячут золото, награбленное еще при немцах, подбил его на подслушивание всех разговоров в штабе. То, что услышал Капелюх в схроне главаря, стоило опасной игры. Теперь он знал, каким способом хотят избавиться от него. Это намного облегчало план его спасения. Он решил не противиться сотнику и не показывать вида Прыщу, что недоволен его придирками и подозрениями. Самому вызваться в прикрытие, как бы во искупление старой вины. А тем часом припасти надежную бричку с парой добрых коней, которую к назначенному сроку пригонит Сирко. И когда начнется заваруха, незаметно исчезнуть. Благо он знает, где хранится заветный сундучок.
На следующий день пошли обложные дожди. Свинцовое небо придавило, пригнуло к земле мокрый лес и сеяло, сеяло без конца свою холодную капель. Непогода, однако, позволила бандеровцам вылезти из земляных нор. Было уже достаточно тепло, чтобы бояться сырости. Да и в заплесневелых погребах сидеть больше не было сил. Поделали навесы из веток, развели костры. В дождь самолетов не опасались.
Обстановка располагала к праздности. Сначала кое-где звякнули чарки, потом бутылки пошли по рукам. Не известно откуда появились новые припасы самогона, и загуляла в банде лихая пьянка. Несколько человек даже пытались запеть, но были поколочены временно вынужденной оставаться трезвой, а потому злой охраной. Но к вечеру пьяное воинство стало неуправляемым. То и дело у костров возникали драки, брань. Всюду требовали самогона и хлеба. Кричали и звали на разбой. Дело кончилось тем, что перепившийся насмерть кашевар сунул в огонь вместо полена противотанковую гранату. Разметанные по веткам куски человеческих тел и парящая горячая кровь заставили многих впасть в оцепенение. Но других привели в неистовую ярость, граничащую с безумием.
— Как бы не вышло бунта, — докладывали Сидору, все время попойки остававшемуся в схроне. — Кто зовет грабить железку, кто жечь Копытлово, а кто и на город замахивается.
— Вид крови требует новой крови.
— Приказывай, сотник!
— Надо утихомирить их, пообещать набег, — советовал Прыщ. — Не ровен час, без команды кинутся.
— Обещания сейчас не помогут.
— Но и вести пьянющих нельзя, побьют.
— Нужна жертва, — цинично изрек Сидор. — Грехи я отпускаю.
— Охрим, божий человек, — подсказал Прыщ.
— Нельзя, браты! Не в себе он! Иисуса побойтесь! — зароптали некоторые.
— Цыц! — прикрикнул на них Прыщ. — Кто пикнет, сам удавку получит.
Контуженый крестьянин Охрим стирал в банде белье, помогал кашеварить, ухаживать за ранеными. Вследствие контузии разговаривать он не мог и только мычал, как немой, да часто смеялся там, где надо было плакать, а плакал тогда, когда люди смеялись. В банду он забрел случайно, бездомным скитаясь по свету. За ковш похлебки стал помогать людям, кому — неведомо.
— Боевики, измена! — кричал Прыщ на поляне. — Все ко мне!
Позади него бандеровцы держали под руки улыбающегося Охрима.
— Поймали предателя! — неистовствовал Прыщ. — Вот кто наших заложил на мельнице, вот кто предал нас на маслозаводе! Раскололся он под нашими дознаниями!
— У-у, — страшно загудела толпа.
— Пусть все видят, что не наговор это! — размахивал руками Прыщ перед лицом Охрима. — Скажи им, что правду говорю!
Улыбающийся старик закачал головой.
— Смерть! — заревела толпа. — Смерть!
— Погодите, судить будем! — кричал Прыщ, но его уже не слушали, оттеснили в сторону и кинулись
