заросший кустарником овраг. Две машины в нем уже не могли бы разъехаться. Как и предполагалось по плану «тетки Терезы», первая машина остановилась на выезде из оврага. Следом затормозили другие. Тут же из кустов к ним устремились вооруженные бандеровцы. Бойцы подпустили их совсем близко и почти в упор расстреляли. Раненые сдались в плен Среди них был и Семен Пичура.
Теперь же по прошествии двух лет подполковник Ченцов решил воспользоваться биографией парня, который учился, по его рекомендации, где-то на Волге в военном училище погранвойск. Тому же, кто должен будет сопровождать Степаниду Сокольчук до границы, не помешает иметь справку об освобождении из лагеря по состоянию здоровья и железное «прошлое».
А то, что Сокольчук следует посылать но курьерской тропе, Ченцов решил окончательно. Из кандидатов в сопровождающие выбор пал на лейтенанта Соловьева, как хорошо знающего местность и людей, которые могли бы ему помочь в поисках Боярчука. К тому же лейтенант Соловьев был не робкого десятка и хорошо знал польский язык.
Станция была узловой. Сотни вагонов стояли тут на путях, ожидая отправки на запад и на восток. Казалось, ими было забито все пространство вокруг маленького вокзала. А эшелоны все прибывали и прибывали сюда со всех сторон. Маленькие маневровые паровозики, усердно пыхтя, трудились без устали, формируя из этого скопища вагонов новые составы, и они, как дождевые черви, медленно расползались по железнодорожным веткам.
Поначалу Капелюх держался в стороне от разношерстной привокзальной толпы. Но бродить по путям даже в форме обходчика было опрометчиво. Убедившись, что, кроме сонного милиционера, на перроне подозрительных для него лиц не просматривалось, бандеровец пристроился к шумным торговкам, для безопасности, как наседки, сидевших на своих узлах. Те, в свою очередь, уважая всякую форму, почли за благо держаться за служивого человека. Не прошло и пяти минут, как он уже уплетал здоровенный кус хлеба с духмяным чесночным салом и, кивая, выслушивал от товарок последние городские сплетни.
Оказывалось, что в отличие от товарных и литерных, пассажирские поезда проходили здесь редко и опаздывали на много часов. Вот и сегодня ближайший пассажирский ожидался не ранее, чем пополудни, хотя бабоньки притащились сюда спозаранку.
— Запоздает и этот, — не сомневались они в том, что сидеть им на перроне еще долго.
— Помятуем еще старые времена, — поддакивал Капелюх.
— Знайшов, о чем говорыть! Дальше и того хуже будет.
— Небэзпечно балакаешь, — оглянулся Капелюх на милиционера, столбом торчавшего в конце площадки.
— Нехай! — громко засмеялась баба. — Мэнэ ховаться, що ему в м… ковыркаться! С такой-то свистулькой!
Вслед за ней покатились со смеха другие женщины. Капелюх побледнел и перестал жевать.
— Який ты, дядьку, пужлывый! — не унималась пересмешница.
— Можа, вин бандера? — снова прыснули бабы.
Краем глаза Капелюх видел, как недовольно покосился в их сторону милиционер, отвернулся и ушел за угол вокзала.
— А, трясца ваши души… — в сердцах выругал он женщин и, подхватив свой ранец, ушел в переполненный зал ожидания.
Товарки еще что-то скабрезное кричали ему вслед, но гудок проходившего рядом паровоза заглушил их голоса. Капелюх с трудом отыскал в зале свободный пятачок у стены, устало, как после погони, опустился на пол и надвинул на глаза фуражку.
Прошло несколько часов в томительном ожидании. Нервы у Капелюха были взвинчены, голова гудела. Ему казалось, что все только и смотрят на него. Он украдкой приподнимал козырек фуражки: никому в этом людском муравейнике не было до него дела. Но успокоение приходило на несколько минут. И снова страх жег вытянутые в проход пятки.
По тому, как разом загудел, встрепенулся и повалил к выходу нетерпеливый люд, Капелюх понял, что подошел пассажирский. Куда и в какую сторону ехать, ему уже было все равно.
Он прижал ранец обеими руками к груди и, как тараном, попер им на толпу. Мест в вагонах давно не было, но люди все равно лезли в них во все двери, а то и через окна, и охрипшие проводники давно уже не мешали им давить друг друга.
По воле судьбы или, наоборот, в насмешку, но в душном вагоне он опять оказался среди озорниц товарок. Только теперь, зажатый с четырех сторон узлами, чемоданами, баулами, потными телами и торчащими отовсюду чоботами, коленками и локтями, — только теперь, вопреки разуму, он почувствовал себя в безопасности и даже успел облапить притиснутую к нему молодайку, за что немедленно схлопотал по уху.
— Дывись, жинки, оклемался бандера! — заверещала она.
— Дуже гарный дядьку! — тут же отозвалась другая. — Якшо не стикает, визьму его пид бочок!
Так и точили лясы, пока теснота и духота не сморили всех липким, но чутким сном. Поезд дергался, без конца останавливался на всех разъездах, подолгу стоял у семафоров и совсем замирал на полустанках. И вместе с ним замирал в дреме переполненный вагон.
Но вот «семьсот-веселый» подкатывал к очередной станции, и, как по команде, все хватались за свои вещи и, тараща во все стороны глаза, пробивались к выходу, либо, наоборот, отбивались от таких же ошалевших пассажиров, кому улыбнулось счастье втиснуться в этот дом на колесах.
К вечеру Капелюху повезло; нежданно освободилась третья полка под самым потолком вагона. Сидеть там было невозможно, но лежать одному удобно.
Забросив туда ранец, Капелюх раньше других застолбил место и, уже не торопясь, взобрался на полку. Заглянул через низкую, не доходящую до потолка перегородку. С другой стороны похрапывал демобилизованный солдат. Тощий сидор служил ему подушкой.
Капелюх искренне позавидовал сладкому сну возвращавшегося домой человека, тоже пододвинул в голова дедов ранец и блаженно вытянулся в полный рост. Усталость окончательно сковала его члены. Он еще пощупал сбоку под кителем парабеллум, но рука тотчас безвольно откинулась навзничь. Легкий свист прорвался сквозь его дыхание.
До границы области Ченцов подвез их на своей машине. Все было не единожды проговорено в деталях, но Василию Васильевичу этого казалось мало. Всю дорогу он наставлял Степаниду.
— На время надо отбросить чувства. Никаких эмоций. Только анализ. — И, словно не доверяясь сказанному, добавлял: — Будем все-таки исходить из того, что Борис жив и здоров.
Где-то глубоко в подсознании ему и самому хотелось верить, что старший лейтенант Боярчук начал новую, более искушенную игру.
— На рожон не лезьте. Помните, что каждое ваше слово будет трижды проверяться.
Спокойный, плечистый Соловьев только поблескивал карими глазами. Казалось, его уверенность постепенно передавалась и Степаниде. Прощаясь, она заверила:
— Я найду его. Живым или мертвым.
— Лучше живым, — хотел улыбнуться Ченцов и не смог.
Подполковник долго стоял возле машины, хотя Соловьев с напарницей давно скрылись в низкорослом подлеске. Шофер Сашка несколько раз порывался завести мотор, но Ченцов вытаскивал из пачки очередную «беломорину», и солдат со вздохом выключал зажигание. Может быть, и странно, но мысли обоих в этот момент совпадали: «Когда же наступит покой на земле?» — не новый, но мучительный для всех вопрос. Еще в большей мере оттого, что ответить на него пока было невозможно.
— Товарищ подполковник, вы собирались заехать сегодня в Копытлово, — наконец не очень уверенно напомнил Сашка.
Ченцов не ответил, но затоптал окурок, с укоризной посмотрел на водителя и сел в машину.
Застоявшаяся «эмка» рванулась так, что запищали колеса. Возле села им повстречалась машина председателя райисполкома. Скрипаль еще издали высунулся в окошко и махал рукой, прося остановиться. Ченцов подошел, помог преду выбраться из автомобиля.
— Здорово! — облапил его Скрипаль. — Чего тебя на месте не застану?
