перелом, но это лишь подозрение, не окончательно. Все прояснится после рентгена.
Положив трубку, Крупенин спросил у Беленького:
— А командир дивизиона об этом знает?
— Так точно. Я докладывал, — ответил Беленький.
— И что он?
— Ругается. Говорит, надоел мне ваш Красиков. Не одно — так другое у него.
— Это верно. Не везет парню.
Расстроенный Крупенин прошел вдоль казармы, посмотрел на стены, на потолок — никаких недоделок. «Надо же так, закончил работу и вдруг... — с досадой размышлял он о Красикове. — Конечно, приезд отца расстроил парня здорово. Задумался, наверное, вот и забыл, что стоит на козлах... Надо немедленно съездить в госпиталь. Там врачи опытные, гадать долго не будут».
Гарнизонный госпиталь находился на противоположной окраине города, за железной дорогой. Обнесенный высоким деревянным забором и несколькими рядами карагачей и кленов, он походил на крупный санаторий курортного типа. Тем более что главный корпус его подпирали белые колонны, высокие и очень приметные издали.
При входе в главный корпус Крупенина неожиданно остановил пожилой, но весьма энергичный мужчина — сторож.
— Нельзя сегодня, товарищ военный.
— Почему? — удивленно спросил Крупенин.
— А потому как день для посещения больных запретный.
— Новое дело!
— Никакое не новое, уважаемый человек. Такой порядок уже давно установлен, сколько лет. Вот послезавтра — милости просим, пожалуйста.
— Ну а если мне нужно сегодня? Вот так нужно? — Крупенин приложил к груди руку и умоляюще склонил голову.
— Тогда вот сюда пройдите, — посоветовал сторож, показав на боковую дверь, на которой висела дощечка с надписью «Приемная».
Крупенин вошел в небольшую комнату, где сидела толстая пожилая сестра, и объяснил ей, что ему нужно. Сестра ответила то же самое, что и сторож, и еще прибавила:
— Да вас, молодой человек, и послезавтра не пустят, если не будет на то разрешения. В хирургическом отделении у нас так.
— Ох и порядки, — покачал головой Крупенин. — Может, хоть с врачом свидание мне организуете? Не могу я так уйти, поймите.
Сестра пожала плечами, беспокойно повозилась на своем стуле, но все же позвонила и сказала как можно внушительнее:
— Любовь Ивановна, дорогая, придите, пожалуйста. Уж так просят, так просят! Приезжие, кажется. Придете? Ну вот и спасибо.
Она взяла Крупенина под руку и проводила в другую, такую же маленькую комнату. Усадив на стул, шепнула:
— Вы только с ней повежливее. А то и вам и мне попадет. Сердитая... ужас какая.
Минут через десять в комнату вошла женщина лет сорока, в белом удобном халате, симпатичная, но строгая, с холодным официальным лицом.
— Вы что хотите, товарищ старший лейтенант?
Крупенин объяснил, что его интересует курсант Красиков, которого привезли из училища.
— Да, есть такой, — сказала врач. — Мы полагали, что у него перелом кости, но рентген не показал этого.
— Значит, все хорошо? — обрадовался Крупенин.
— Нет, не хорошо. У него довольно обширная гематома.
— А что это, доктор? Очень серьезно?
— Не очень. Однако с месяц полежать ему придется. Через некоторое время сделаем повторный рентгеновский снимок. Посмотрим.
— Контрольный, так сказать?
— Разумеется.
— Выходит, есть все же сомнение?
Врач пожала плечами.
— Ну извините, доктор, за лишние вопросы. Я только хочу попросить вас отнестись к больному повнимательнее.
Врач сердито блеснула глазами:
— Что значит «повнимательнее»? Это же мой долг. И я не могу делать исключения. Для меня все больные одинаковы.
— Я понимаю, доктор. Но, видите, какое дело... Красиков много пережил. У него была встреча с отцом очень тяжелая. К тому же он человек тонкий, с музыкальной душой.
— Даже с музыкальной? — удивленно подняла брови врач.
— Ну да, — охотно подтвердил Крупенин. — Он и на гитаре, и на баяне играет. И песни у него свои есть.
— Смотрите какой. — Строгое лицо врача на мгновение подобрело. — Ну, ладно. Я разрешу вам повидать его, только ненадолго.
— Да мне хоть минут на пять.
— Пойдемте со мной.
— Спасибо, доктор.
Длинным и узким коридором они прошли в конец главного корпуса, пересекли территорию двора со множеством деревьев и скамеечек и очутились в вестибюле другого корпуса, который был меньше и ниже главного.
— Наденьте халат, — сказала врач, остановившись у вешалки, и предупредила: — Только, пожалуйста, не задерживайтесь и не расстраивайте больного.
Забинтованный, хмурый, с каким-то виноватым выражением на задумчивом лице, Красиков показался Крупенину невероятно худым и бледным. В маленьких ореховых глазах его была тревога.
— Как хорошо, что вы пришли, товарищ старший лейтенант! А я все время лежу и думаю: придете или нет? — Красиков обвел взглядом палату и, убедившись, что ни врача, ни сестры рядом нет, торопливо зашептал: — Помогите мне, товарищ старший лейтенант. Меня могут демобилизовать, я знаю.
— Как это демобилизовать? — насторожился вдруг Крупенин. — Откуда вы взяли?
Красиков стал рассказывать, что у его соседа по койке точно такая же травма, что пролежал он с ней в госпитале полтора месяца, а сегодня медкомиссия вынесла решение — служить в армии он больше не может.
Крупенин возмутился:
— Ерунду вы говорите, Красиков. Одинаковых травм не бывает. И при чем тут сосед? Я только что видел врача. Она даже речи не вела об этом. Наоборот, она уверена, что все у вас пройдет, пройдет быстро.
Подошла сестра, молоденькая, востроглазая. Смущаясь, предупредила:
— Хватит, товарищ старший лейтенант, хватит. Пора заканчивать беседу.
— Люся, вы?! — удивился Крупенин.
Сестра улыбнулась.
— Так вы теперь здесь работаете? Ну лечите нашего больного хорошо.
— Постараюсь. — Люся кокетливо повела плечами. — Только вы не задерживайтесь. Любовь Ивановна рассердится.
— Все, все. — Крупенин дружески потрепал Красикова по плечу: — А вы смотрите, не хандрите больше. Слышите?
Но сам подумал: «Как же не хандрить, положение-то действительно серьезное. Ведь и врач не скрывает этого. А вдруг и в самом деле встанет вопрос о демобилизации? Повезло хоть, что Люся тут. Все-
