— Здорово, Саня! Ты как вырвался? Время-то учебное.
— А мы с тактических занятий идем, — объяснил тот. — Я на пять минут. Одна нога тут, другая там. Понял?
— Ловко ты сообразил. Ну, как после каникул живется-служится?
— Да все нормально. Ты мне вот что скажи... — Винокуров покосился по сторонам, сложил рупором ладони, осторожно вполголоса спросил: — Старшая сестра Люся дежурит?
— Дежурит, — ответил Красиков. — А ты разве ее знаешь?
— Вот чудак. Не знал бы, не спрашивал.
— И хорошо знаешь?
— Ладно, потом об этом. Ты позови ее, будь другом.
— Не могу, Саня. Она ушла в аптеку и еще куда-то.
— И не скоро придет?
— Может, и не скоро.
— Жаль. Ну погоди, я сейчас. — Он вынул из планшета тетрадный листок, быстро написал что-то, свернул конвертиком, прицелившись, кинул. — Держи, Коля!
Но слишком высоким было окно, и записка, не долетев до форточки, упала обратно в ладони Винокурова.
— Ничего, попытаемся по-другому. — Он проворно взобрался на карагач, ухватился одной рукой за сук, другой прицелился снова, велев Красикову посторонится.
На этот раз записка угодила прямо в форточку, скользнула по листьям стоявшего на тумбочке фикуса и упала на пол.
— Так ты передай обязательно, слышишь? — напомнил Винокуров.
— Передам, конечно. А ты исчезай скорей, пока нет врача нашего. Она, знаешь, какая!..
Красиков помахал напоследок приятелю рукой, поправил пояс на халате и, придерживая широкие болтающиеся полы, поспешно слез с подоконника. И только теперь он увидел: шагах в десяти от него, у двери, возмущенно покачивая головой, стояла Любовь Ивановна.
— Так-так, — сказала она. — Вы что же, забыли о моих предупреждениях? Или решили уже не считаться с ними? Не ожидала, не ожидала...
— Это, знаете, товарищ ко мне приходил. Из нашей батареи. Он по пути, на несколько минут всего, — оправдывался вконец сконфуженный Красиков!
— Вот-вот, сейчас товарищ, потом товарка, а вы будете прыгать по окнам. Забыли, каким вас привезли сюда!..
— Извините, больше не повторится. — Красиков готов был извиняться десять, двадцать раз, лишь бы поскорей успокоилась Любовь Ивановна и сообщила ему, что же решила комиссия. Но Любовь Ивановна повернулась и ушла в свой кабинет, не сказав больше ни слова. И только спустя некоторое время она приоткрыла дверь и позвала Красикова к себе.
— Ну вот что, спортсмен, — сказала она, пряча улыбку, — решила вас выписать. Посмотрим, возможно, все обойдется без осложнений.
— Обойдется, конечно, — радостно выпалил Красиков. — Я же очень хорошо себя чувствую. Отлично даже!
Любовь Ивановна предостерегающе подняла руку:
— Тише, тише. Вы напрасно горячитесь, молодой человек. Лучше сядьте и послушайте.
Красиков, повинуясь, опустился на краешек стула.
— Вот так, — кивнула Любовь Ивановна. — Учтите, вам нужно будет с месяц примерно воздерживаться от всяких прыжков, от сильного бега и ходьбы на лыжах. И уж, конечно, никаких лазаний по подоконникам. Имейте в виду: попадете к нам вторично — будем строже. Через полмесяца не забудьте мне показаться...
Она говорила неторопливо и много, но Красиков, слушая, думал о своем: «Теперь все, теперь учиться и учиться, чтобы никто уже не смог по-прежнему бросить с укором и усмешкой — неужели нет у тебя, Красиков, характера?» Ему было так радостно, что хотелось петь. И только одна мысль угнетала его — мысль о лежавшем в кармане конвертике, на котором Винокуров, хотя и торопливо, но уверенно вывел: «Люсе». Красикову было теперь ясно, что приятель его и Люся знакомы, вероятно, уже давно. Иначе как бы так можно требовать: «Ты позови ее, будь другом». Припомнился Красикову один вечер, когда вернувшийся из городского отпуска Винокуров признался ему в пылу откровения: «Ох и девушку встретил, Коля! Богиня прямо! Офелия». Неужели это о Люсе он говорил тогда?
Люся вернулась в отделение, когда Красиков уже вышел из кабинета врача.
— Вы уже о решении комиссии знаете? — спросила, улыбаясь, Люся.
— Знаю, — ответил Красиков.
— Тогда поздравляю. Я очень рада за вас, Коля. И старший лейтенант был рад. Он всех упрашивал, чтобы выписать вас обязательно сегодня.
— А что, нельзя разве?
— Не успеем. Документы не оформят.
— Жаль.
— Так уж и жаль? Ну побудете еще денек с нами. Мы же вас не обижаем.
Красиков молча пожал плечами.
— Ничего, ничего, — успокаивающе сказала Люся и тихо, почти шепотом прибавила: — Завтра мы вас проводим, не волнуйтесь, пожалуйста.
Люсины слова еще больше расстроили его. «И надо же, в такой день подвернуться этому Винокурову со своей просьбой! — негодовал он, сжимая пальцами спинку стула. — Да и я тоже хорош, взобрался на подоконник, будто первоклассник какой. А впрочем, может, и хорошо, что так получилось. По крайней мере, не буду теперь наивным человеком». Он уже намеревался было вынуть из кармана записку и, ничего не говоря, отдать ее Люсе: пусть не думает, что он, Красиков, ничего не знает не ведает о ее тайнах. Однако сделать этого не смог, потому что неподалеку от него разговаривал с кем-то Беткин и бросал любопытные взгляды в их сторону. Лишь, через некоторое время, когда Беткин исчез, Красиков зашел в комнату старшей сестры и, положив перед ней записку, сухо сказал:
— Это вам от друга, наверное.
— От какого друга? — удивилась Люся.
— Далекий под окно не пришел бы, — объяснил Красиков. — Значит, близкий.
Люся развернула записку и смутилась от неожиданности:
— Ах, вон это кто! Саша! — Она подумала о чем-то и перевела взгляд на Красикова. — Послушайте, Коля, вы знаете его?
— Еще бы. Сосед по койке, — с грустной усмешкой ответил Красиков. — Мне везет на таких: тут — Беткин, там — Винокуров.
— Зачем вы так говорите? — обиделась вдруг Люся. — Саша хороший товарищ.
— А я разве корю его? Может, и Беткину цены нет. Откуда мне знать?
— Ой, какой вы сегодня сердитый! — Люся встала и подошла к Красикову. — Когда-то Саша и Сережа избавили меня от хулиганов. Если бы не они, я не знаю, чем бы все кончилось.
— Понятно. — Красиков еще больше нахмурился.
— Нет-нет, ничего вы не поняли, — настойчиво возразила Люся. — Я же вам говорю, что Саша хороший товарищ. Просто товарищ. Вот и все. А при чем тут Беткин?
— Ни при чем, конечно.
— Зачем же вы о нем заговорили?
— Попался на язык, вот и заговорил. Но вы не обижайтесь. Ну его к дьяволу, этого Беткина.
Люся повеселела снова.
— Знаете что, Коля. Идите отдыхать. Потом в училище некогда будет.
— Это верно, — согласился Красиков; и пока шел в палату, улыбка не сходила с его лица.
На следующий день, когда Красиков, уже переодетый в свою курсантскую форму, уходил из госпиталя, Люся выскочила в коридор, чтобы проводить его. Следом за ней в полуоткрытую дверь не очень уверенно
