порозовел и пополнел.
Но в один вечер он почувствовал, что и чай надоел ему до тошноты.
Звуки фокстрота послышались ему в одной из келий. Эти звуки были для него, как волны для человека, подверженного качке. Они мучительной судорогой отозвались в его животе.
Не рекомендуем бегства начинать с дверей.
Потому-то Ганс и прыгнул в окно, услышав призыв:
— Бог!..
— Бог, — раздался призыв из другой кельи.
— Бог, — слышалось по всему монастырю.
С завистью слушал эти призывы комиссар Лапушкин (увы, его машинистка отдавала предпочтение все тому же веселому Егорке).
— Бог!.. — послышалось вновь.
— Бог!!!
Лапушкин, наконец, рассердился.
— Да иди ты, дуреха, чего задаешься!
Но келья Ганса пустовала, и с завистью проговорил опять Лапушкин:
— Сбежал даже!..
Вздохнул.
— А наша служба?..
Вдруг десяток монахинь появился пред ним.
— Ганс сбежал, — сказали они.
— Какое мне дело. Он у меня не служит.
— Но он арестован вами.
— Зачем мне веселых людей арестовывать, его Егорка подослал.
— Он родственник бога Кюрре.
— Одно ваше, гражданки, ревнивое воображение.
Но велосипед, захваченный Гансом, заставил комиссара усомниться в своем сомнении. Он позвонил Егорке по телефону.
— Никого я тебе не посылал, — был ответ.
Робкий Ганс, мчащийся на велосипеде Лапушкина в поисках родины, должен бы быть польщенным. Десять женщин на автомобиле, служившем ранее для перевозки мышей, летели по шоссе.
А позади на мотоцикле несся комиссар Лапушкин.
Высоко над головой в облаках стояло жаркое солнце.
Раскаленные версты мелькали пред глазами разозленных людей.
А в прохладе старинного собора на веревочках дремали подвешенные в ряд летучие мыши.
ГЛАВА 33
Содержащая описание того, как однажды СПРАВЕДЛИВОСТЬ ВОСТОРЖЕСТВОВАЛА в Англии
Рокамболь аккуратно домел камеру, поставил швабру в угол и сел у ног тюремщика.
— В последний раз, Рокамболь, — вздохнул тот, — быть тебе сегодня на электрическом стуле.
Рокамболь ответил жалобным визгом. Шерсть на нем свалялась в клочья, бока похудели, это был уже не тот прежний веселый и часто пьяный зверь.
Тюремщик встал и, взяв одеяло с узкой тюремной койки, которой медведь никогда не пользовался, закутал им Рокамболя.
— Эх, поспи, милый, жалко тебя, — проговорил добрый малый, выходя и тихо закрывая дверь за собой.
Рокамболь спал, ему снился Словохотов и будто идет Пашка на четвереньках и сам весь в меху, а вокруг поле, и в поле растет клевер и жужжат на низкой траве пчелы. А земля мягкая, такая, какая не тупит когтей. Потом видит — вода, плывут они по ней с Пашкой в ящике, а брызги соленые на морде… Это плакал сам Рокамболь в тихом последнем сне.
— Известно ли господину министру внутренних дел, — говорил в это время в парламенте пламенный оратор, — что в главной каторжной тюрьме, с нарушением акта о неприкосновенности личности, содержится уже три недели недопрошенный медведь? Известно ли господину министру, что по неопровержимым данным этот медведь родился в районе Архангельска в период английской оккупации и поэтому может считаться английским гражданином? Известно ли также, что медведь вообще существо бессловесное и поэтому не может быть обвинен в пропаганде? — Оратор сел.
Небольшая комната заседания парламента была набита до отказа.
Все места были заняты, человек сто депутатов стояло в проходе. Очевидно, был большой день.
Министр вежливо ответил, что он даст ответ через две недели…
— Казнь назначена на сегодня, — закричал кто-то с мест для публики…
В этот момент слово попросил один из крупнейших представителей консервативной партии.
— Известно ли господину министру, — начал он, — что упомянутый уже предыдущим оратором почетный медведь по имени Рокамболь является не только английским гражданином, но и тайным благотворителем и что им внесено 3 000 000 фунтов стерлингов в английский банк на предмет переоборудования зоологического сада. Общественное мнение мира взволновано. В Америке состоялись уже митинги протеста… Морган недоволен. Форд взволнован, и небеса могут отомстить нам…
Но покинем парламент, нам нужно спешить. Сейчас проснется Рокамболь, и мы не увидим твердости нашего героя в его последние минуты.
Бежимте со мной бегом, читатель…
Вы спрашиваете, что это наклеено на всех стенах? Это плакаты с портретами печального Рокамболя в цепях с надписью: «Мы требуем правосудия!»
Бежим.
Из-за стены тюрьмы уже слышен звон колокола… Значит, казнь сейчас…
Прокурор, палач, два тюремщика и священник вошли в камеру медведя.
— Идемте, сэр, — сказал прокурор тихим голосом, — правосудие должно совершиться.
Рокамболь вздрогнул и проснулся. С трудом поднялся он на четвереньки и, влача кандалы, тяжело пошел…
О, бесконечная лестница ожидания смерти!..
К маленьким окошкам дверей одиночных камер всюду прижимались арестанты, следя за последним путем своего товарища.
Колокол звонил беспрестанно.
Но вот и комната казни.
Распределительная доска на стене, странное медное кресло и медный колпак сверху.
Тюремщики бросились на Рокамболя, тот отстранил их и сам сел в кресло.
— Сэр, — простонал священник, — не желаете ли вы исповедью облегчить свою душу?
Рокамболь отрицательно покачал головой.
— Мерзавцы, — кричал Хольтен в кабинете главного представителя одного газетного треста — Бульмера, — мерзавцы! Деньги берете, а помилования нет! Сволочи! Я скуплю ваши акции и выгоню вас всех в шею.
— Не волнуйтесь, господин негр, — вежливо отвечал маленький, черноволосый и плюгавый человек в черепаховых очках и с тремя самопишущими перьями в кармане пиджака, — не волнуйтесь, мы нажали все кнопки в парламенте, взволновали всю Англию, арендовали специально на две недели три радиостанции, организовали общественное мнение Америки, удвоили свой тираж, привлекли на свою сторону шотландцев… я не знаю, чего еще можно добиться за два миллиона? Если медведь будет освобожден, мы пустим тогда зеленую ракету, если его казнят, мы пустим две красных и устроим ему пышные похороны…
