- Будешь дергаться, свяжем, - предупредил он меня. – Хотя где-то я тебя понимаю.
Время шло. Допотопные ходики громко тикали, кошачьи глазки бегали туда-сюда. Светка очнулась, с демонстративным стоном приоткрыла один глаз, но никто не спешил реагировать. Подождав, она снова закрыла глаза и замерла. Протасов сидел, подперев голову кулаком, и о чем-то напряженно размышлял. Алик устроился на стуле у дверей, вытянул ноги поперек проема и что-то тихонько мурлыкал себе под нос.
Я попробовала взять себя в руки, успокоиться и трезво оценить обстановку. Сбежать вряд ли удастся. Конечно, пока мне пистолетом в лоб никто не тыкал, но это не факт, что его нет. Дверь отпадает. Окно? Окно открыто, но прямо под ним куст сирени, из-за него в комнате совсем темно и сыровато. Да и не успею я, наверно.
Я закрыла глаза и принялась молиться, в надежде на то, что Женя с отцом Александром уже уехали в Пичаево за Леной.
В напряженном ожидании прошло минут пятнадцать. Наконец Володя вернулся.
- Нет его, - доложил он. – Ни его, ни попа. Церковь закрыта, дом закрыт. Говорят, в район уехали.
- Ничего, подождем, - невозмутимо отозвался Протасов. – Посиди здесь, с нами.
- Да я... Мне... на работу надо, - замялся Володя.
- Посиди, посиди. Работа, как говорится, не хрен, стояла и стоять будет.
Словно и не у себя дома, агроном робко пристроился в уголке. Сейчас он был похож даже не на мопса, а на жирного трусливого хомяка. Неизменную белую панаму он мял в руках, пока она совсем не превратилась в тряпку.
Прошел еще час. В доме стало душно. Хотелось пить. И не только. Причем «не только» – гораздо сильнее.
- Мне надо в туалет, - набычившись, заявила я.
- Перебьешься! – беззаботно махнул рукой Алик.
- Вы что, с ума сошли?
- Может, сводить ее? – подал голос Володя, которому явно не хотелось, чтобы я сделала лужу в его жилище.
- Ты что ль поведешь? – скептически хмыкнул Алик. – Да она тебя в толчке утопит. И сбежит.
А это идея! Вот только Володе, с которым я наверняка справилась бы, меня точно не доверят.
- Проводи ее, Алик, - поморщился Протасов. – Смотри только, чтобы действительно не сбежала.
Алика скисломордило так, словно ему предложили не проводить меня до туалета, а вычистить его, а заодно подтереть мне зад. Но возражать он не посмел. Встал, всем своим видом показывая, как тяжко и несправедливо страдает, кивнул мне:
- Пошли.
Спасибо, хоть руки за спину не потребовал заложить.
Володин туалет представлял собой стандартную щелястую будку с вытяжной трубой и маленьким застекленным окошком вверху двери. Сбоку висела потертая кожаная сумка с нарванной газетой.
Сделав свои дела, я задумалась. Как бы действительно сделать ноги?
И куда же ты победишь, ехидно поинтересовался вчерашний тоненький голосишко, почти как Светкин. Пешком в Пичаево – искать Женечку? Ах, ах, мой рыцарь, спаси меня еще разок!
А хотя бы и так! Только не «спаси меня еще разок», а предупредить. Между прочим, в Пичаеве имеется милиция. Ну и что, что лейтенант Сорокин взяточник. Ну и что, что он Володин родственник. Уж лучше такая милиция, чем эти типы!
Володин туалет не был пошлой дыркой в полу, а имел сиденье-подиум, даже со стульчаком. Вскарабкавшись на возвышение, я осторожно посмотрело в окошко. Алик стоял от туалета метрах в пяти и курил.
Закричать, позвать его на помощь, толкнуть в очко?
Глупо. Ничего не выйдет. Он меня саму утопит. К тому же услышат в доме, прибегут.
Дверь открывалась наружу. Не снимая крючка, я подергала ее – раз, другой. Потом еще и еще.
- Эй, ты что там ломишься? – Алик подошел поближе. – Крючок забыла снять?
- Да сняла я крючок. Не открывается. Заело. Наверно, перекосило. Помоги, а?
Выругавшись, Алик поднялся на крылечко, довольно высокое, из двух ступенек. Подергал дверь, потряс ее. Я осторожно, чтобы он не услышал, откинула крючок и держала ручку-скобку двумя руками, изо всех сил уперевшись ногами в пол. Алик рванул дверь так, что я едва ее удержала.
- Ну, еще разок. Видел, уже подалась! – подбодрила я.
Алик рванул снова, я отпустила ручку, и он с маху полетел с крыльца в заросли малины. Уже одного его рывка хватило бы, чтоб улететь очень далеко, а я еще прибавила ускорения, поддав дверь ногой.
Пока Алик матерился и выдирал себя из малинника, я успела добежать до заднего забора и перевалить через крупную невысокую рабицу. Зады Володиного участка выходили в незнакомый мне переулок. В какую сторону бежать, чтобы выбраться на дорогу, ведущую в райцентр?
Размышлять и ориентироваться времени не было. Я рванула прямо, свернула за угол и услышала сзади топот: Алик бежал за мной.
Бегунья из меня всегда была посредственная. И вообще физкультуру я не любила, и в школе, и в университете. Но сейчас припустила, как настеганная крапивой, потому что не сомневалась: если (точнее, когда) он меня догонит, мало мне не покажется. Меня подгонял страх, а его – перспектива начальственного гнева и малиновые колючки.
Я снова свернула за угол. Спрятаться где-нибудь? Но сейчас не ночь, а Алик не Федька, он меня учует своей исколотой и ободранной задницей. Да и негде прятаться. Разве что за чей-нибудь забор перевалить, рискуя сломать шею или быть сожранной злой собакой.
Похоже, я совсем заблудилась и совершенно не представляла, в какую сторону бегу. В боку кололо, сильно тошнило, по спине тек пот. Сильно болела подвернутая ночью нога. Алик не отставал. Еще немного, и я упаду. Он подбежит и начнет пинать меня ногами.
Вдруг впереди показалась церковь. Почему-то так ясно вспомнился сон, который приснился в поезде: я иду к ней, заброшенной, заросшей, путаюсь в траве, топчу крупные мясистые ромашки.
«Туда!» – промелькнуло в голове.
И ведь я знала, что там никого нет, что Женя со священником уехали. Что церковь закрыта – об этом сказал Володя. Знала, что никто мне там не поможет. Никто? Но что тогда вело меня туда? Что – или Кто?
Толкнув незапертую калитку ограды, я подбежала к паперти и увидела на обшарпанной двери большой тяжелый замок. Алик, тяжело дыша, уже подбегал к ограде. Я завертела головой по сторонам, не находя, куда бы деться, и вдруг увидела в стене небольшую деревянную дверку, рассохшуюся и покосившуюся.
Открыв ее, я юркнула вовнутрь и увидела узкие ступени винтовой лестницы, ведущей на колокольню. Чем бы подпереть дверь? Я оглянулась, но ничего подходящего не увидела. Только из осыпавшейся стены, из дыры, через которую был виден притвор, торчал какой-то железный прут. В отчаянье я ухватилась за него, и он легко подался, оставшись у меня в руках. Впрочем, я даже не успела обрадоваться: прут был слишком короткий, всего-то с полметра.
Все-таки я попыталась как-то заклинить дверь, но ничего не получалось: его просто некуда было вставить. Я загнала себя в ловушку. Вот сейчас...
Что же ты стоишь, дура?
Я рванула вверх по лестнице. Ступени местами искрошились до такой степени, что просто рассыпались под ногами. Несколько раз я едва удержалась, цепляясь за неровности кирпичной кладки.
Дверь внизу распахнулась, когда я не успела еще преодолеть и половины лестницы. Алик с пыхтением карабкался за мной и яростно матерился. Надеяться было не на что. Разве что на ржавый прут, который я по-прежнему сжимала в руке.
Колокольню восстанавливать еще не начинали, лесов с этой стороны не было. Впрочем, не было и крыши. Только полукруглая замусоренная площадка. Местами сохранились столбики балюстрады высотой примерно по пояс, но большинство из них торчало короткими пеньками, напоминающими сгнившие корни
