— Это глупость, — сказала она.
— Ты будешь отрицать, что маршал Юань Шикай посещал ваш дом в Шанхае всего месяц назад? — спросил первый мужчина.
— А ты побывала в его доме, — добавил второй.
— И вслед за этим отправила с ним своего сына, — закончил третий.
Виктория заметила, что тяжело дышит, и стала вдыхать медленнее, чтобы восстановить дыхание.
— Это неправда. Да, маршал посетил меня, но это не более чем светский визит. Я не отдавала ему сына. Мой сын бежал с маршалом.
— Ты будешь отрицать, что две недели назад ездила к братьям, чтобы сообщить все о нас? А ведь твои братья — враги доктора Суня.
— Нет, — оборвала Виктория. — Я ездила к братьям просить их помочь вернуть моего сына.
— Ты предала Великого Тана, — сказал первый мужчина.
— Ты предала Дело. Как ты объяснишь тот факт, что всего через месяц после визита Маршала Юаня знаменные узнали о решении Великого Тана перевезти оружие с ваших складов в русскую миссию? Они ждали нас.
— Я не знаю! — закричала Виктория. — У вас нет доказательств моего предательства.
— Мы добудем доказательства, — сказал второй человек.
— Хорошо, пока вы их будете добывать, верните меня домой.
Мужчина улыбнулся:
— Ты сама предоставишь нам доказательства, женщина Баррингтон. Ты сознаешься в своей вине.
— Сначала вы сами это сделаете.
— Тогда мы заставим тебя. — Он подал сигнал, и к ней подошли четверо мужчин. Виктория подумала, не попытаться ли вырваться отсюда силой, но сразу отказалась от такого намерения. Скрыться ей все равно не удастся, а за попытку ей могли причинить боль. Хотя они причинят ей боль в любом случае, поняла она, и унизят. Двое мужчин держали ее за руки, третий сорвал с нее через голову блузку, и еще один стянул панталоны и европейского типа трусы.
— Запомните, мои братья узнают об этом, — выдохнула она, по-прежнему стараясь бить спокойной и с ужасом видя, как на нее уставились все присутствующие.
— Твои братья никогда больше не услышат о тебе, женщина Баррингтон. Ты изменила туну и нарушила свою клятву. Ты признаешься в своем предательстве, скажешь нам, кому и что рассказала о Деле. Затем ты умрешь. Признайся сейчас и умрешь достойно. Откажешься признаться — твои вопли будут слышны аж в Ханькоу.
Виктория из последних сил подавляла в себе панику, которая могла лишить ее рассудка. Она прекрасно понимала, эти люди не могли знать, что она выдала тун Роберту еще семнадцать лет назад, в Порт-Артуре. А затем проговорилась Монике о своих встречах с Таном в Ханькоу. Моника непременно рассказала Роберту, а Роберт... Но она покинула Шанхай всего десять дней назад, и Роберт никак не мог предупредить наместника в Ханькоу: здесь не было телеграфа. Не мог он знать и о решении Тана перепрятать оружие.
— Послушайте, — сказала она. — Как я могла предать Тана? Разве он не отец моего ребенка? Я считаю его своим мужем. Как же я могу предать мужа?
— Тебя будут бить палками бастинадо.
— Нет! — закричала Виктория.
Она довольно часто видела мужчин и женщин, наказываемых бастинадо; это было привычное наказание в Китае за любой проступок, близкий к преступлению. Использовалось оно и при допросах. Но она всегда отворачивалась, не желая видеть экзекуцию, страшное оскорбление растянутых на земле голых тел, превращаемых в кровавое месиво.
— Нет! — пронзительно закричала она, когда мужчины поставили ее на колени. — Вы не посмеете этого со мной сделать! Я... — Она собиралась сказать «белая женщина», но вовремя удержалась. Это заявление о врожденном превосходстве их только разозлило бы. — Я — Баррингтон! — выкрикнула она.
Ее окружили мужчины и женщины, с чисто китайской мстительностью предвкушая суровое испытание ее духа болью и унижениями. Виктория пыталась сопротивляться, но их оказалось слишком много, людей, схвативших ее за руки и тянущих за ноги так, что она упала на землю, ударившись лицом. Она пыталась подняться, но ее растянули за ноги и за руки, запястья и лодыжки удерживали по две пары крепких рук. Она повернула голову, Чтобы закричать, но рот был забит пылью. Виктория услышала свист палки и издала вопль ужаса.
Она почувствовала удар по ягодицам, голова непроизвольно дернулась. За первым ударом последовал второй, затем еще и еще. Она знала, что по обе стороны от нее стоит по палачу с бамбуковой палкой, наносящему ритмичные удары. Она мотала головой из стороны в сторону, когда удары стали причинять боль, а монотонный свист палок начал стискивать ее мозг.
Удары сыпались с равными интервалами. Ягодицы Виктории превратились в сплошную рану, а страшная боль распространилась от области паха вниз к бедрам и вверх до груди. Она утратила контроль за мышцами, и ее тело корчилось в пыли, сотрясаемое болью. Рот пересох, она могла только судорожно дышать и чувствовать... боль, не утихающую, даже когда удары прекратились. Она некоторое время даже не осознавала, что истязания приостановили.
Наконец Вики почувствовала, что ее запястья и щиколотки опять свободны. Она перекатилась на бок и подтянула колени, обхватив их руками, плача от боли. Главный палач подошел к ней.
— Мы даем тебе остаток ночи на размышление. Завтра продолжим.
Ее подхватили и поставили на ноги. Виктория не удержалась и упала, ее истерзанные ягодицы коснулись земли. Она дико закричала от боли и вскочила на ноги. Мужчины ухмыльнулись и вывели ее на улицу. Она была без ботинок, и камни резанули ступни. Виктория невидящими глазами посмотрела на окружающие ее в темноте лица и с глубоким отчаянием поняла: ее муки сейчас продолжатся. Перед ней стояла деревянная клетка, в которой заключают преступников. Дверь клетки отперли, и ее втолкнули внутрь, на подставку из прутьев. Она начала оседать на колени, но несколько человек удержали ее. Верхнюю крышку, которая была поднята, укрепили у нее над головой, а на шею одели стальной ошейник, стянув винтами, чтобы она не могла вытянуть голову. В таком положении Виктория могла только стоять и шевелить руками и ногами.
Эти люди, похоже, не хотели, чтобы она умерла сейчас. Обычно верх клетки располагали достаточно высоко от пола, и приговоренный должен был либо стоять на пальцах, либо задохнуться. Она же могла твердо стоять на ногах... Но она начнет задыхаться, если уснет или ее подведут уставшие ноги.
Клетку поставили под деревом и, привязав к ней толстый канат, подвесили в паре футов над землей. Лишившись опоры, клетка стала медленно вращаться. Виктория сразу потеряла равновесие и начала быстро перебирать ногами, чтобы не упасть и не задохнуться. Мужчины удалились, и ей оставалось молить Бога, чтобы клетка перестала вращаться. Но клетка не останавливалась, так как истязания продолжили женщины и несколько мальчиков и девочек из лагеря. Они тыкали в нее сквозь прутья палками и пальцами, стараясь попасть в соски или между ног, но хуже всего, когда они попадали по ягодицам, тогда она всхлипывала от боли и снова топталась ногами, чтобы удержать равновесие.
Издевательства продолжались около часа, однако они хотя бы не давали ей заснуть. Когда наконец детям надоело подобное развлечение и они отправились спать, силы на мгновение оставили Викторию. Она повисла на подбородке, но тут же встрепенулась, проснувшись.
И подумала: зачем? Разве не лучше удавиться прямо сейчас, как можно быстрее? Она не знала, какую казнь приготовили для нее люди Тана, но уже не мечтала пережить следующее битье палками: если она даже и не умрет, то непременно сойдет с ума. Однако стремление выжить в любых условиях было неотъемлемой чертой ее характера. Она из клана Баррингтонов, а женщины этой семьи сражаются до конца. Тетя Джоанна пережила тайпинов, отказавшись сдаться. Хелен погибла от рук «боксеров», но, по крайней мере, встретила смерть с высоко поднятой головой. Виктория не могла повести себя менее достойно.
