Ого! Давайте эту самую «ночь» в двух экземплярах, кофе и тирамису.
– Ну, давай, подружка, рассказывай, что за срочность такая и почему отгул, – подмигнула она Ольге, когда официант принес мясо.
– Ухажер на мою голову свалился, – усмехнулась Ольга. – Даже не знаю, что делать.
– А чего тут думать-то, господи! – Надя отрезала кусочек мяса. – М-м, – протянула она, – а Гвадалахара-то эта ничего… есть можно. Нравится тебе?
– Неплохо, – пожала плечами Ольга. – Только я сюда бы еще имбиря добавила.
– Да не мясо, господи! Ухажер твой тебе нравится?
– Не знаю… В том-то и дело, что понять не могу.
– Опять снова-здорово! А кто знать должен?
– Нет, он милый… Смешной. И очень умный. Он знаешь чем занимается? Гравитационно-волновыми детекторами.
– Что это? – выпучила глаза Надежда.
– Он мне объяснял, я не поняла, – рассмеялась Ольга – хорошо рассмеялась, как прежде, во времена их частых задушевных посиделок.
– А где он ими занимается? Ну, работает где?
– В Академии наук. Четыре года в Италии.
Наде показалось, что в словах Ольги прозвучала неприкрытая гордость.
– Понятно. А там он что делал? В Италии?
– В командировке был. В научной.
– Ну, в общем, человек солидный. И чего ты думаешь?
– Не знаю… – грустнее прежнего вздохнула Ольга. – Понятия не имею, что с ним делать.
– Здрасьте, приехали! – От возмущения Надя поперхнулась и закашлялась. Ольга похлопала ее по спине. – Ну, знаешь… Я бы на твоем месте полями этими… грави… Ну в общем, не очень бы я ими разбрасывалась…
Ольга опять похлопала ее по спине – и они расхохотались, как в прежние добрые времена.
Сергей остановил все часы в доме, чтобы время не шло.
Где-то там, за стенами дома, оно отсчитывало секунды, минуты, часы и сутки, а для него – остановилось.
Он так решил.
Отец уехал, сказав, что Сергей сильный, выкарабкается, а он взял – и остановил все часы.
И потому понятия не имел, во сколько ему позвонил Петр Петрович. Может, в районе обеда, а может, и вечером – зимой рано темнеет, поди разберись, тем более что он завел привычку наглухо занавешивать портьерами все окна и понятия не имел, светло на улице или темно.
Пить Сергей перестал, но это ничего не изменило. Как с алкоголем мучили его душевные боли, так и без него. Барышев называл их фантомными – семью давно ампутировали, а место, которое она занимала в душе, – саднит, болит, нарывает, и нет лекарства от этого.
Когда зазвонил телефон и на дисплее высветилось «Стрельников», Сергей сначала решил не брать трубку.
К чему? Выслушивать справедливые упреки в том, что он своей тупостью и недальновидностью загубил «Стройком»? Он это и так знает…
Но мобильный звонил так настойчиво, что Барышев, не выдержав, сдался.
– Да, Петя… Что у тебя?
– Я только что прилетел из Паттайи, – бодрым голосом сообщил заместитель. – Есть новости. Ты дома?
– А где же мне еще быть, – усмехнулся Сергей.
– Хочешь, я к тебе заеду? Прямо сейчас.
– Заезжай, – весело откликнулся Барышев и нажал отбой.
Если Стрельников, проникнувшись сочувствием к шефу, вздумает его успокаивать и говорить, как отец, что «он сильный», придется его послать.
Невежливо, конечно, но честно.
…Только Стрельников и не подумал его «лечить». Он ворвался в дом возбужденно-веселый, скинул дубленку прямо на пол и в обуви протопал на кухню.
– Черт, замерз! – громко и радостно провозгласил он, потирая руки. – После Паттайи тут как-то прохладно…
– Я кофе сварил, – сообщил Барышев, равнодушно глядя, как зам с удобством устраивается за столом на Ольгином месте.
– Сам?! – радостно удивился Стрельников.
– Больше некому, – Сергей разлил по чашкам кофе из турки и убрал со стола грязную посуду. – Мы тут с отцом завтракали, потом я его провожал, не успел порядок навести, – пробормотал Сергей, полотенцем смахивая на пол крошки.
– Ты даже не спросил, какие у меня новости, – Петр Петрович внимательно посмотрел на Сергея.
– Ну, и какие у тебя новости? – Барышев сел напротив и, громко стуча ложкой, размешал в чашке сахар.
«Если скажет, что я козел, прогоню, – подумал он. – Если скажет, что умница и поэтому выкарабкаюсь, – прогоню тем более…»
– А новости обнадеживающие! – Петр Петрович залихватски ударил себя по коленкам и отхлебнул обжигающий кофе. – Очень!
– Да? – горько усмехнулся Сергей. – Мне все вернут?
– Пока нет, но возможно.
– Возможно все. Теоретически, – сказал Барышев.
То, что Стрельников его не подбадривал и не ругал, немного раздражало. Закрадывалось подозрение, что зам хитроумно его обманывает, стараясь подбодрить и вселить надежду.
– Да нет, Сережа, – Стрельников перегнулся через стол. – Это возможно практически. Господин Тханет арестован. За него крепко взялись, так что есть шанс. Реальный шанс…
Барышев встал и прошелся по кухне.
– Который час? – спросил он.
– Двадцать один ноль-ноль, – с готовностью сообщил зам, глянув на свои часы.
– А день?
– Тридцатое января, четверг.
– Отлично. Знаешь что… – Сергей остановился и в упор посмотрел на Стрельникова. – Прости меня, Петь.
– Брось. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Моя любимая поговорка. За победу! – и он поднял кофейную чашку.
– За нее! – Сергей поднял свою, и они звонко чокнулись.
Анна Алексеевна с каждым днем становилась сварливее и сварливее.
Ее тяжелый характер терпеть стало все труднее, но Ольга терпела и готова была делать это бесконечно, потому что няня работала почти бесплатно, а дети ее обожали, несмотря на суровый нрав.
Вечером, надевая свою неизменную чернобурку, Анна Алексеевна сварливо сказала Ольге:
– Утром Пете сок не давайте, что-то у него щечки сегодня розовенькие. Диатез разгуливается, наверное. Завтра в череде его выкупаю. И Машка снова конфеты трескала! Где она их берет только? – Няня вдруг замерла, подозрительно уставившись на Ольгу. – Вы?.. Я же велела в дом шоколадных конфет не носить!
– Я ей только по одной в день разрешила, – виновато потупилась Ольга.
– Ни грамма ей нельзя шоколада этого проклятого! – Няня нахлобучила на голову вязаную шапку и от возмущения топнула ногой. – Ни грамма! Неужели понять трудно?!
– Я больше не буду. – Ольге вдруг стало смешно – так по-детски нелепо она оправдывалась.
– Не буду! – передразнила ее Анна Алексеевна, скорчив гримасу. – И что я все терплю?! – завела она свою любимую песню. – Нет, ну спрашивается, почему я все терплю?!
