– О! – удивленно воскликнул маратх. – Почему ты это спрашиваешь?
Бенгалец вздрогнул и казался сконфуженным.
– Откуда ты знаешь, что он был ранен? – переспросил Каммамури.
– Разве ты сам не сказал мне об этом?
– Я!..
– Мне кажется.
– Не помню что-то.
– Но я ведь не мог это услышать ни от кого, кроме тебя и твоего товарища.
– Должно быть так.
Каммамури и Агур вошли в хижину. Тремаль-Найк крепко спал и, наверное, видел сны – какие-то отрывистые слова то и дело срывались с его губ.
– Не стоит будить его, – прошептал Каммамури, оборачиваясь к Агуру.
– Мы представим его завтра, – сказал тот. – Как тебе показался этот Манчади?
– У него вид порядочного человека, и я надеюсь, он будет нам полезен.
– Я тоже так думаю.
– Оставим его сторожить до завтра.
Агур взял миску оставшейся от ужина рисовой похлебки и пошел к Манчади, который набросился на еду с волчьей жадностью. Наказав ему быть внимательным и поднять тревогу при малейшей опасности, он вернулся в хижину, на всякий случай крепко заперев изнутри дверь.
Едва он исчез, как Манчади вскочил с необыкновенной живостью. Глаза его горели, на губах играла сатанинская улыбка.
– Так, так! – воскликнул он, ухмыляясь.
Он подошел к хижине и приложил ухо к двери, внимательно прислушиваясь. Постоял так четверть часа, потом бесшумно отошел в сторону и кинулся бежать с быстротой молнии.
Пробежав с полмили, он остановился и издал громкий свист. Тотчас на юге сверкнул огонек и словно взорвался короткой вспышкой. Еще два раза прозвучал его свист – и снова в джунглях воцарилось таинственное молчание.
Глава 10
ДУШИТЕЛЬ
Прошло двадцать дней. Благодаря крепкому организму и неусыпным заботам своих товарищей Тремаль-Найк быстро поправлялся. Рана почти закрылась, и он мог уже вставать.
Но по мере того как к нему возвращались силы, он становился все более мрачным и беспокойным. Его часто можно было застать с лицом, спрятанным в ладони и с влажными щеками, как будто он плакал. Разговаривал он редко и не признавался никому в душевной тоске, которая мучила его; а иногда на него нападали точно приступы безумия, во время которых он раздирал себе грудь ногтями и срывал повязки с раны, крича: «Ада!.. Ада!.. Где ты?.. «
Тщетно Каммамури и Агур пытались вызвать его на разговор – он молчал, и для них так и осталось глубокой тайной, кто же была та женщина, которая носила это имя, не покидавшее его ни во сне, ни наяву, сделавшаяся его мукой, его кошмаром.
Бенгалец Манчади редко разговаривал с ним, и даже, казалось, избегал раненого, как будто стеснялся или боялся его. Он не входил в его комнату, если только не видел, что Тремаль-Найк спит, а если тот просыпался в этот момент, старался побыстрее выйти. Он больше любил бродить в джунглях в поисках дичи, собирать дрова или носить воду. И странная вещь: всякий раз, как он слышал, что хозяин зовет Аду, он начинал невольно дрожать, и его лицо сильно бледнело. По мере того как Тремаль-Найк выздоравливал, тот, казалось, все больше мрачнел и как будто впадал в уныние. Словно ему было неприятно, что хозяин поправляется. Почему? Никто не мог бы сказать этого.
На двадцатый день случилось событие, которое должно было иметь самые мрачные последствия.
Утром Каммамури поднялся с первым лучом солнца. Увидя, что Тремаль-Найк спит спокойным сном, он направился к двери, чтобы разбудить Манчади, который ночевал снаружи под маленьким бамбуковым навесом. Он отодвинул засов и толкнул дверь, но, к его великому удивлению, она не открылась, как будто снаружи что-то ее подпирало.
– Манчади! – закричал маратх.
Никто не ответил на зов. В уме маратха сверкнула мысль, что с беднягой случилось какое-то несчастье: на него напали и задушили враги или разорвали тигры из джунглей. Он приложил глаз к дверной щели и увидел, что в самом деле ей мешает открыться лежащее на пороге человеческое тело. Пригляделся повнимательнее, – о боги! – это был Манчади.
– О! – с ужасом вскричал он. – Агур!
Индиец тут же прибежал на зов товарища.
– Агур, – взволнованно сказал маратх. – Ты ничего не слышал сегодня ночью?
– Абсолютно ничего.
– Даже стона?
– Нет, а в чем дело?
– Убили Манчади!
