Античная лирика

Грустный начните напев, сицилийские музы, начните!

Все города о Бионе рыдают, рыдают селенья.
Аскра[451] сильнее скорбит, чем встарь, Гесиода утратив;
Лес беотийский тебя, а не Пиндара жаждет услышать.[452]
С грустью такой об Алкее ни Лесбос прелестный не плакал,
Ни о певце своем Теос[453] в печали такой не крушился.
Так Архилох не оплакан на Паросе; Сапфо забывши,
Плачет о песне твоей и скорбит по сей день Митилена.
Все те певцы, кому звонкую песню пастушью вложили
Музы в уста, все рыдают о том, что ты смертью настигнут.
Самоса слава, скорбит Сикелид[454]; в кидонийских пределах
Тот, в чьих глазах искони затаилась, сияя, улыбка, —
Слезы льет нынче Ликид[455]; и среди триопидских сограждан
Там, где Галент[456] протекает, Филет предается печали;
Меж сиракузян грустит Феокрит; я ж о горе авсонян
Песню слагаю. И сам не чужд я песне пастушьей;
Многих ведь ты обучил пастушеской музы напевам,
Я ж этой музы дорийской наследник. Мне в дар ее дал ты.
Прочим богатство свое ты оставил, но мне — свою песню.
Грустный начните напев, сицилийские музы, начните!

Горе, увы! Если мальвы в саду, отцветая, погибнут,
Иль сельдерея листва, иль аниса цветы завитые,
Снова они оживут и на будущий год разрастутся;
Мы ж, кто велики и сильны, мы, мудрые разумом люди,
Раз лишь один умираем, и вот — под землею глубоко,
Слух потеряв, засыпаем мы сном беспробудным, бесцельным.
Так же и ты под землею лежишь, облеченный молчаньем,
Нимфам же было угодно, чтоб квакали вечно лягушки;
Им не завидую я. Ведь поют некрасивую песню.
Грустный начните напев, сицилийские музы, начните!

Яд, о Бион, прикоснулся к устам твоим[457]; как же отрава
Этих коснулася губ и тотчас же не сделалась сладкой?
Кто был тот смертный жестокий, который осмелился яду
Дать тебе, даже по просьбе твоей? Его имя сокрыто.
Грустный начните напев, сицилийские музы, начните!

Все это Дике[458] откроет. А я в моей горести слезы
Лью, и с рыданьем пою я надгробную песнь. Если б мог я
В Тартар спуститься, как древле Орфей, Одиссей нисходили
Иль еще раньше Алкид[459]! Я вошел бы в обитель Плутея,
Там бы увидеть я смог, ты поешь ли Плутею напевы,
Я бы услышал опять, что поешь ты. О, спой же для Коры
Песнь сицилийскую ты, сладчайшую песню пастушью!
Родом она сицилийка.[460] Когда-то на Этны утесах
В детстве играла она и дорийские знает напевы;
Будешь ты петь не напрасно, и так, как обратно Орфею
Встарь Эвридику[461] она отдала за игру на форминге,
Так же, Бион, и тебя холмам возвратит. На свирели
Если б играть я умел, сам сыграл бы я песню Плутею.

«Факел и лук отложив, взял рожок, чем волов погоняют…» [462]

Перевод В. Латышева

Факел и лук отложив, взял рожок, чем волов погоняют,
Бог пышнокрылый Эрот вместе с наплечной сумой
И, возложивши ярмо на затылки волов терпеливых,
Тучную стал засевать ниву богини Део́[463].
Зевсу ж, на небо взглянувши, сказал: «Ороси мою ниву,
Чтобы Европы быка[464] я под ярмо не подвел!»

АНТИПАТР СИДОНСКИЙ[465]

Нереиды на развалинах Коринфа[466]

Перевод Л. Блуменау

Где красота твоя, город дорийцев, Коринф величавый,
Где твоих башен венцы, прежняя роскошь твоя,
Храмы блаженных богов, и дома, и потомки Сизифа —
Славные жены твои и мириады мужей?
Даже следов от тебя не осталось теперь, злополучный.
Все разорила вконец, все поглотила война.
Только лишь мы, Нереиды, бессмертные дочери моря,
Как алькионы, одни плачем о доле твоей.

На храм Артемиды в Эфесе[467]

1

Перевод Л. Блуменау