Одна из самых развалившихся лачуг, Чернея в темноте, пред нею возникает. Ни света, ни огня. И ветер открывает И закрывает вновь трепещущую дверь, В соломе грязной копошится, словно зверь, И крышу ветхую трясет, протяжно воя. «Да, — Дженни думает, — с живущей здесь вдовою Давно не виделась я. Муж мне говорил, Что хворь какая-то ее лишила сил». Она стучит в окно. Никто ей не ответил. Ее слегка знобит. «Какой холодный ветер! А женщина больна. Нет хлеба у детей. Хоть двое у нее — вдове куда трудней!» И Дженни вновь стучит: «Откликнитесь, соседка!» Молчание в ответ. «Такое встретишь редко, Чтоб так был крепок сон… Не дозовусь никак». И в это время дверь, ведущая во мрак, Со скрипом мрачным перед Дженни распахнулась, Как будто жалость в ней, в бесчувственной, проснулась. VI В дом женщина вошла. Фонарь в руке ее Печально осветил безмолвное жилье. Сочилась с потолка вода, и то и дело Вниз капли падали. А в глубине чернело То, что внушало страх и вызывало дрожь: Труп в глубине лежал. Он был совсем не схож С той, что всегда слыла веселою и сильной; Как призрак нищеты, он в полумгле могильной Возник и был разут, взлохмачен, изможден. Шла долгая борьба. Теперь являет он Конец сражения. У мертвой пожелтело Лицо застывшее; и, покидая тело, Душа разверзла ей уста в последний миг, Чтоб вечность слышала ее предсмертный крик. А близ кровати, на которой мать лежала, Стояла колыбель, и жизнь в ней трепетала: Во сне два крохотных созданья — брат с сестрой Ворочались. Их мать, конец предвидя свой, Накинула на них платок и покрывало, С себя их сняв: она лишь одного желала, Чтоб холод разбудить не мог ее детей, Когда холодная склонится смерть над ней. VII Как сладко спят они в дрожащей колыбели! Их личики от сна чуть-чуть порозовели. Пусть даже трубный глас на Страшный суд зовет, Он не разбудит их, двух маленьких сирот, И страха нет у них перед судьей суровым. А за порогом дождь мир оглашает ревом, И капли падают сквозь щели в потолке На мертвое лицо; слезами по щеке Они стекают, эти капли дождевые. И волны бьют в набат, как существа живые. С тоской внимает мгле умерший человек. Когда душа и плоть разлучены навек, То кажется порой, что душу ищет тело, Что странный диалог звучит во тьме несмело — Глаза и губы меж собою говорят: «Дыханье ваше где?» — «Ответьте, где ваш взгляд?» Увы! Любите жизнь, в полях цветы срывайте, Танцуйте, радуйтесь, бокалы наполняйте, — Как воды всех ручьев поглотит океан, Так каждый светлый миг, что человеку дан, Улыбки, празднества, приятное соседство, И радость матери, и беззаботность детства, И песни, и любовь — всё волею судьбы Поглотят мрачные холодные гробы. VIII Покинув страшный дом с умершею вдовою, Что под плащом несет, что взять могла с собою Оттуда Дженни? Почему она спешит? Чего волнуется? Откуда этот вид Обеспокоенный? Назад взглянуть не смея, Зачем торопится так с ношею своею? И, прибежав домой, что спрятала она За занавескою? Чем Дженни смущена? IX Уж начало светать, белее стали скалы. На табуретку у кровати сев устало, Была она бледна, лежал на сердце гнет, Казалось, что ее раскаянье грызет. И говорила так она сама с собою Под непрерывный гул свирепого прибоя: «О, господи, мой муж! Ну что он скажет мне? Его упреки заслужила я вполне.
