Какое прекрасное зрелище!
Стройные, как серны, красивые, как Аполлоны Бельведерские, обворожительные, как Венеры Милосские, они лучом тела белого разрезают нашу будничную мглу...
Какая прекрасная идея!
И какая не прекрасная милиция!
Арестовывает...
Почему, дозвольте её (милицию) спросить?
Какие тут для милиции привилегии?
Почему милиция, забрав очаровательных молодых людей в район, может ими любоваться, а мы, обыватели, нет?
Несправедливо...
Дело это следует так поставить, чтоб всем видно было.
......................................................................
Прекрасная идея!
Я представляю благословенный час, когда она, идея эта, распространится...
Товарищество «Долой стыд!» зарегистрировано в Главкооперкоме!
Идёте вы на службу...
А впереди вас и позади вас, и сбоку скачут стройные обнажённые фигуры.
Вот несётся, например, главный бухгалтер из Лебедытреста с тридцатипятилетним стажем (бухгалтер, а не трест со стажем).
У него солидный фиговый лист, толстый и отглаженный, каковой и надлежит иметь солидному человеку, получающему спецставку...
А вот регистраторша из ВУЦИКа, у неё тоненький кленовый листочек бантиком, а около пупка чёрненькая мушка... Она кокетничает... То поднимет листочек, то опустит... А сама вся радость, вся искра...
Бурсацким спуском плывёт на базар Федора Силовна. Она маслом торгует. Ей ни один фиговый лист не подходит. У неё преогромный лист-комбинация: половина из лопуха, половина из капусты. И этой комбинации не хватает. Остальное она грациозно прикрывает сковородкой.
Вот по улице Либкнехта катится репортёр. Он торопится на интервью и забыл прицепить фиговый листочек... Прикрывается портфелем...
– Вы ж, товарищ, хоть портфелем не размахивайте!
..................................................................
Прекрасная идея!
Только зимой придётся в гололед тротуар песком посыпать...
А то, случаем, как поскользнёшься на Университетской горке, как двинешь анфасом вниз по лестнице, тогда и впрямь выйдет: «Долой стыд!»
Сотрёшь все начисто!
1924
Сон кобылы вороной
Ветер дул... Снег шёл... Холодно было... И святой вечер был...
А вороная кобыла, Стовбурова Ивана кобыла, в хлеве стояла, от холода дрожала и, понурившись, тыкалась носом в ясли с ржаной сечкой...
Подводило вороной кобыле живот, чесалось в правом паху, густо покрытом засохшим помётом, неприятно ныло что-то у репицы...
Отошла Стовбурова Ивана кобыла немного назад, почесала о дверной косяк репицу, грызанула себя за правый пах, оторвала клок помета, клацнула зубами и задумалась...
И припомнилась вороной Стовбурова Ивана кобыле её молодость...
Как бегала она сосунком на зелёном лугу, как, вскинув хвост, весело стригунком ржала, как вертела головой, норовя сбросить первый хомут.
Многое вспомнила Стовбурова Ивана вороная кобыла...
И первое горячее дыхание серого в яблоках жеребца, и её пред ним дрожь, и тихий его храп.
И засветились у вороной кобылы глаза, и прошептали радостно уста:
Потом первое материнство... Нежный-нежный, с мягкой блестящей шёрсткой жеребчик чёрненький... Такой хрупкий, с кудрявым хвостом, с пухленькой гривкой...
И материнская радость первого кормления... Маленькие губы нежно тянут за сосок, и причмокивают, и подталкивают, и легонько кусают... И радость такая полная, такая великая радость течёт до самого сердца, и наполняется ею всё существо, и переходит в сосок, и маленькими струйками в нежные уста переливается...
И первый её хозяин...
Такой учтивый, такой мягкий...
И посейчас ещё чувствует она его руку натруженную... Гладит по шее, ласково треплет...
И его скребница словно в эту минуту её кряж скребёт, и его щётка да скребница мягко успокаивают...
– Стой, голубка! Стой!
А потом ярмарка...
А потом этот хлев, грязный и холодный. И эта сечка ржаная. И Ставбурова Ивана кнут, едкий и болючий.
Черти б забрали такого хозяина!..
Противно вздрогнула Стовбурова Ивана вороная кобыла и уснула...
И снится вороной кобыле сон...
Запрягают её в бричку, везёт она бричку на станцию...
Выходит из вокзала человек, за ним несут четыре огромных узла. Кладут узлы на бричку, садится на неё тот человек и везёт она его к себе в село. Приехали, остановились у клуба.
И слышит кобыла крик:
– Агроном приехал! Агроном приехал!
Сходятся люди к клубу... Выходит агроном на крыльцо и рассказывает людям, как за домашним скотом ходить...
А потом узлы распаковывает, а там книжки, а на тех книжках конь красивый нарисован...
И раздает агроном книжки людям.
Люди книжки читают... Что-то говорят, размахивают руками...
И вдруг проснулась...
Хозяин перед нею...
Болела правая нога...
– Чего ржёшь? Мажмазель какая! Уймись!
.................................................................
Прошёл дьяк в церковь.
И в голове вороной Стовбурова Ивана кобылы буравчиком завертелась мысль:
«Почему нет монастырей кобыльих? Пошла б я в монастырь от жизни от этой индивидуальной, безрадостной. Постригла б гриву, постригла 6 хвост... И в чёрных кашемировых шлеях ржала б кондаки, тропари, славословия»...
Звонили колокола...
