— Не будем преувеличивать. Семпере
— Иногда мне кажется, что я ненавижу вас, сеньор Мартин.
— Прислушайся к этому чувству, но не вини бедного младшего Семпере в моем человеческом несовершенстве, поскольку он, скажем прямо, святой мальчик.
— Мы договорились, что вы не станете искать мне жениха.
— Никто и не говорит о браке. Если ты дашь мне закончить, я расскажу остальное.
— Продолжайте, Распутин.
— Когда Семпере-отец согласится, а он согласится, я хочу, чтобы каждый день ты пару часов проводила за прилавком книжного магазина.
— Одевшись каким образом? Как Мата Хари?
— Одевшись нарядно и со вкусом, свойственным тебе. Стильно, соблазнительно, но не вызывающе. Если необходимо, извлеки на свет божий одно из платьев Ирене Сабино, только поскромнее.
— Есть два или три, от которых я без ума, — заметила Исабелла, жмурясь от предвкушения.
— Тогда надень то, которое больше тебе к лицу.
— Вы ретроград. А как насчет моего литературного образования?
— Где ты найдешь аудиторию лучше, чем лавка «Семпере и сыновья», чтобы его пополнить? Там тебя будут окружать шедевры, из которых ты почерпнешь массу полезного.
— И как я это сделаю? Вдохну поглубже, авось что-нибудь да подхвачу?
— Это всего на пару часов в день. А потом ты можешь продолжать работать здесь, как было до сих пор, и получать от меня бесценные советы, следуя которым ты превратишься в новую Джейн Остен.
— А в чем хитрость?
— Хитрость в том, что ежедневно я буду давать тебе несколько песет. Каждый раз, получая деньги от покупателя и открывая кассу, ты незаметно станешь подкладывать их.
— Следовательно, это и есть ваш план…
— В моем плане, как видишь, нет ничего предосудительного.
Исабелла нахмурилась:
— Не получится. Сеньор Семпере поймет, что происходит что-то странное. У него ум острый как бритва.
— Получится. А если Семпере удивится, скажи ему, что покупатели, увидев за прилавком молодую и хорошенькую девушку, раскошеливались, демонстрируя чудеса щедрости.
— Такое происходит в низкопробных кабаках, завсегдатаем коих вы являетесь, а не в книжном магазине.
— Возражение. Я прихожу в книжную лавку и вижу такую очаровательную приказчицу, как ты. И я готов купить у нее даже последнюю национальную премию по литературе.
— Это потому, что у вас воображение еще грязнее, чем насест в курятнике.
— Кроме того, я, или, вернее, мы оба, в неоплатном долгу перед Семпере.
— Удар ниже пояса.
— Так не вынуждай меня применять еще более бесчестные приемы.
Любая стратегия убеждения, достигающая цели, апеллирует сначала к любопытству, затем к тщеславию и, наконец, к доброте или угрызениям совести. Исабелла потупилась и неохотно кивнула.
— И когда вы предполагаете привести в действие свой план с тайной благодетельницей?
— Не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
— Сегодня?
— Сегодня днем.
— Скажите правду. Цель этого замысла — отмыть деньги, которые вам платит патрон, и очистить совесть, или что у вас есть в том месте, где ей положено находиться?
— Ты же знаешь, я всегда руководствуюсь эгоистическими соображениями.
— А что произойдет, если сеньор Семпере откажет?
— Убедись, что его сын находится в лавке, и приходи, одетая в воскресное платье, только не для мессы.
— Унизительный и оскорбительный план.
— И он тебе нравится.
Исабелла все-таки улыбнулась, плутовка.
— А что, если сын в порыве отваги решится зайти далеко?
— Гарантирую, наследник тебя пальцем не тронет без согласия священника и официального разрешения церкви.
— Каждому свое.
— Ты сделаешь это?
— Для вас?
— Для литературы.
Когда я вышел на улицу, внезапно налетел холодный пронзительный ветер, спешивший вымести улицы, и я понял, что осень вступает на цыпочках в Барселону. На пласа Паласио я сел в трамвай, пустой вагон, похожий на большую мышеловку из кованого железа. Я сел у окна и купил у контролера билет.
— До Саррии? — спросил он.
— До главной площади.
Я прислонился головой к окну, и вскоре трамвай с толчком тронулся с места. Закрыв глаза, я погрузился в то дремотное состояние, насладиться которым дано лишь пассажирам механического средства передвижения — сон современного человека. И снилось мне, что я еду на поезде, сделанном из черных костей, с вагонами, имевшими форму гроба. Поезд мчался по пустынной Барселоне, усеянной кучками одежды, как будто тела, некогда облаченные в эти вещи, бесследно испарились. Плантация беспризорных шляп и платьев, костюмов и ботинок покрывала улицы, скованные тишиной. За локомотивом тянулся шлейф багрового дыма, растекавшегося по небу, словно пролитая краска. Моим попутчиком был улыбавшийся патрон, одетый во все белое и в перчатках. Какая-то темная, вязкая субстанция капала с кончиков его пальцев.
— Что случилось со всеми?
— Верьте, Мартин. Верьте.
Я пробудился, когда трамвай неспешно въезжал на главную площадь в Саррии. Я выскочил из вагона до того, как он полностью остановился, и зашагал вверх по крутой улице Майор-де-Саррия. Через пятнадцать минут я достиг цели своего путешествия.
Шоссе Вальвидрера начиналось в тенистой аллее, тянувшейся позади замка из красного кирпича, где размещалась Коллегия Сан-Игнасио. Улица поднималась в гору, окаймленная особняками, и устланная ковром палых листьев. Низкие облака скользили вдоль склона,
