Эта неожиданно прозвучавшая в его послании страсть смутила меня. Как бы я хотела, чтобы этот человек оказался сейчас рядом, в моей комнате! Ведь он же не дух. Он живой и теплый. И точно так же неравнодушен ко мне, как и я к нему.
Я написала:
Похоже, я его озадачила. Он опять ненадолго замолчал. Очевидно, решая, стоит ли наводить тень на плетень, ведь теперь наши игры закончились.
Наконец он ответил:
Так, так, так. Кажется, молодой человек сопротивляется из последних сил!
Я быстро набила:
Дожала-таки я тебя, голубь мой ясный!
Моей радости не было предела. Снабдив своего полупризрачного героя адресом и напутствием на дорожку, чтобы не забыл заскочить в магазин за спиртным, сигаретами и сметаной к блинам, я принялась за дело.
Перво-наперво замесила тесто. Пока оно настаивалось, занялась собой. Перетащив к зеркалу, которое Витька поменял на целое зеркальное полотно, несколько платьев, стала продумывать свой внешний вид. Хотелось быть и такой, и сякой, и разэтакой. Но лучше простенького белого сарафана так ничего не придумала. Откровенно и мило. И пусть не думает, что я любыми путями хочу затащить его в койку. Тем более еще неизвестно, какой он сам из себя.
Я вдруг перепугалась. А ведь действительно! Что, если он окажется старым, с неприятным специфическим запахом? Хотя нет! Он назвал себя парнем, даже не мужчиной. Значит, скорее всего, он молод. А если он толстый? Бесформенный, как мешок с гнилыми грушами? Или страшный как смерть? Нет, оно, конечно, мы можем с ним просто посидеть, поболтать о том о сем. Я накормлю его блинами. Но ведь прав он был, когда написал: «Оно тебе надо?»
Тем не менее, что бы я ни думала, любопытство одержало верх. И я продолжила подготовку методичным наведением чистоты. Формальная пробежка с тряпкой, одергивание примятого покрывала, вынос лишних предметов за пределы комнаты. Кажется, все!
Впихнув напоследок на антресоль кое-какие коробки, в основном с летней обувью и со старыми DVD, я убрала стремянку на место. Еще раз осмотрела себя в зеркало – так, сарафан, прическа, верхняя пуговка. И, наконец, приступила к блинам.
Сварганив целую стопку, я взглянула на часы.
Не понимаю, сколько он может добираться! По ночной Москве, без пробок… ну, хорошо, плюс еще двадцать – тридцать минут на посещение магазина. Но все равно он мог бы уже доехать раз сто. Как же я не догадалась взять у него телефон? Хотя он и сам бы мог позвонить: свой номер я оставляла. Не может же он вот так взять и не объявиться совсем! Он знает, что я его жду. И не просто жду, а готовлю ему ужин.
Ни звонка. Тишина.
Прошел еще час. Мои блины, хоть и накрытые, успели остыть. Ждать больше не имело смысла. Теперь я уже была уверена, что Альбинос не собирался ехать ко мне. Сказал «да», лишь бы я от него отцепилась. А сам вышел из офиса, поймал такси и преспокойненько поехал прямиком к себе домой. А может, он и писал мне из дому? А про работу сказал, чтобы я понимала, какой он уставший, раз засиживается до двух часов ночи.
Расстроенная дальше некуда, я на всякий случай вылезла в Интернет. Не питая, впрочем, особых надежд. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила от Альбиноса послание, отправленное мне пятнадцать минут назад. В нем он писал:
Постскриптум.
Лучше бы он ничего не писал. Прочтя это откровенное вранье, я разревелась как школьница. Мне было не просто обидно. Мне стало по-настоящему страшно. Неужели я старею? Неужели, кроме Витьки, я уже никого неспособна привлечь?
Следующие два дня я доказывала всему миру, и прежде всего себе самой, что это не так. Я назначала встречу за встречей. Невзирая на возраст, социальное положение и гражданство своих оппонентов. Мой телефон не смолкал. Я не успевала отвечать на звонки еще не завоеванных и уже покоренных мною мужчин.
К концу второго дня я опомнилась. Что я делаю? Зачем мне все эти люди? Срочно приобрела новую сим-карту и оградила себя от нежелательных вызовов.
На работу я по-прежнему не ходила, каждый вечер справляясь у Оксанки, как настроение руководства. Подруга поведала много любопытного.
Во-первых, Миша пребывал в странной задумчивости. Ни с кем не разговаривал и никого не желал у себя принимать: ни сотрудников, ни клиентов.
Во-вторых, Вероника, нарвавшись как-то на пьяного Васю, сообщила, что член всевозможных ассоциаций – хам и невежда. Теперь она с нетерпением ожидала моего выздоровления (поскольку, исходя из общего настроя, сделала вывод, что я здорово переохладилась в нижневартовских льдах). Тем не менее перспектива снять фильм о