свои к Богу отправлять.
— А не будут работать, разнесу! — грозно добавил государь, «И от того времени, — записано в „Истории Выговской пустыни“, — Выговская пустынь быти нача под игом работы, и начаша людие с разных городов староверства ради от гонения собиратися и поселятися овии по блатам, овии по лесам, между горами и вертепами и между озёрами, в непроходных местах, селиться скитами и собственно келиями, где возможно».
— Не так древле Израиль стремился в обетованную землю, как я к ключу, запирающему вход в Неву, — говорил царь, стоя на берегу Онежского озера, где уже успели создать целую флотилию карбасов, на которых предполагалось пробраться в Ладогу и явиться у стен Нотебурга.
— Бог поможет тебе, государь, разрушить стены нового Иерихона[167], — сказал на это Меншиков.
— Обетованная…— произнёс задумчиво Пётр, — «обещанная». Израилю Бог Иегова обещал ту страну… А мне кто?
— Твой разум, государь, — сказал Меншиков.
— Нет, Алексаша, не один разум, который бессилен без науки, без знания… Наука, знание дают все, что есть под луною!
11
Царская флотилия в конце сентября того же 1702 года уже колышется на волнах многоводной Ладоги, точно стая бакланов. Казалось, счёту нет этим бакланам!
На передовом, самом поместительном карбасе выделяется гигантская фигура царя. Он весь — внимание. Подзорная труба, казалось, замерла в его руке.
Стекла попали на искомую точку… Вот она!
— Вижу, вижу! — с трепетом восторга говорит Пётр.
— Что видишь, государь? — спрашивает Меншиков, напрягая вдаль зрение…
— Орешек… мой будущий Шлиссельбург, — отвечает царь, не спуская взора с отысканной на западном горизонте точки.
Шведская крепость выделялась над горизонтом все явственнее и явственнее.
— А фортеца знатная, — задумчиво говорит царь, — твердыня, пожалуй, с норовом.
— Все же она, государь, дело рук человеческих, — заметил Меншиков. — А что руками сотворено, руками может и разрушено быть.
Шведская крепость все ближе и ближе. Там заметили флотилию русских, на стенах показалось движение.
Флотилия идёт прямо на крепость. Там взвился белый дымок… что-то грохнуло… и ядро с брызгами погрузилось в воду.
— Салютуют, — улыбнулся царь и замахал в воздухе шляпой. — Ждите меня!
Снова дымок в крепости, и второе ядро нашло свою холодную могилу почти там же, где и первое.
— Не доносит, — сказал Меншиков, — силы нехватка.
Третье ядро упало у самого карбаса и обдало царя брызгами.
— Руля налево! — крикнул Меншиков кормщику.
Флотилия повернула влево, уходя от выстрелов.
Выстрелы ещё повторились, но ядра уже не доносил до флотилии.
Когда флотилия приблизилась к берегу в нескольких верстах левее Нотебурга, государь приказал отделить от неё до полусотни карбасов и вытащить их на берег.
Пётр развернул карту Невы с окрестными берегами и показал её Меншикову.
— Вот тут, ниже Нотебурга, у Назьи речки, укрепился Апраксин[168] со своим отрядом, — указал он место на карте. — Понеже нам предстоит волоком перетащить туда сии карбасы под прикрытие леса, то ты, взяв несколько ратных людей с собою, сыщи волок наиболее удобный…
— Слушаю, государь, — отвечал Меншиков.
— А я останусь здесь с прочими карбасами и буду мозолить глаза крепости, чтоб отвлекать её внимание от волока.
На другой день, едва только начало светать, как за сплошным лесом, тянувшимся по левому берегу Невы против Нотебурга и далее вниз, стали раздаваться дружные, знакомые всей России бурлацкие возгласы:
Это ратные государевы люди тянули на лямках по болотам и топям свои карбасы. В другом месте слышалось:
Это ратные нижегородцы пели бурлацкий гимн. А за ними тамбовцы:
А за этими симбирцы да казанцы:
И над всем лесом стонало неумолкаемое эхо этих «уууу».
Эти уханья раздавались ещё дружнее, когда ратные видели, что приближается царь. А он тихо с своей небольшой свитой проезжал мимо влекомых карбасов на привезённых из Повенца карбасами выносливых лошадках, часто поощряя рабочих царским словом: «Спасибо, молодцы!»
— Ждёт нас, поди, Ворька, да и Апраксин скучает без дела за своим кронверком, — говорил государь, нетерпеливо поглядывая вперёд.
— Теперь недолго ждать, государь, — успокаивал его Меншиков.
Проезжая мимо последней группы ратных, тащивших волоком карбасы с дружным уханьем, царь сказал:
— Считайте, молодцы, за мной добрую чарку зелена вина!
— Рады стараться, государь-батюшка! — грянули хором ратные.
12
Царь с небольшой свитой, конечно, опередил тысячный отряд свой, который перетаскивал на себе карбасы и артиллерию с Ладоги в Неву, и прибыл в лагерь Шереметева и Апраксина после полудня.
Начальник и войско встретили своего государя с величайшею радостью.
— А мы дюже скучали по тебе, государь, — сказал Апраксин, — боялись, как бы не пришлось нам зимовать здесь.
— Провианту и иного чего опасались нехватки, — добавил Шереметев.
— Ну зимовать вы будете на шведских квартирах, — улыбнулся царь, — да и провианту шведы заготовили для нас, чаю, с достатком.
— Не одни сухари, — улыбнулся Меншиков.
Сентябрь в тот год стоял хороший, ясные, тёплые и сухие дни делали конец сентября похожим на лето.
Сделав некоторые предварительные распоряжения, государь направился к приготовленной для него просторной палатке с государственным гербом на флаге.
— Павел, иди за мной, — сказал он, — ты мне нужен.
— Слушаю, государь, — отвечал Ягужинский.
У входа в палатку стояли часовые. Увидя царя, они взяли на караул.
— Здорово, ребята! — молвил царь приветливо.
— Буди здрав, государь-батюшка! — был ответ.
