Репетитор

Глаза Джулиана стали непроницаемыми.

– Нет.

В комнату, натягивая на себя рубашку-поло, вошел отец. На нем уже были шорты, в которых он обычно играл в теннис.

– Уже закончили?

– Да, – Джулиан на секунду задержал взгляд на животе Скотта.

Ого! А папа поправился!

– Как он справляется?

Джулиан повернулся к Брэндону:

– Ну что, прогресс есть?

Брэндон пожал плечами.

Отец подошел и протянул Джулиану чек:

– А это небольшая добавка. – Он приложил к чеку пятидолларовую купюру. – Хорошая работа, Брэн.

Скотт вышел.

Джулиан внимательно смотрел на чек, как будто пытался на нем что-то прочитать, затем сложил его несколько раз и положил в карман, в котором уже лежала обгоревшая спичка, и протянул руку Брэндону:

– Удачи на экзамене.

Они пожали друг другу руки. Ладонь Джулиана была теплой, почти горячей.

– Совет номер три: приемная комиссия любит хороших детей.

– То есть выбирать ответы «Битлз»?

– Да, прогресс налицо, – сказал Джулиан.

Брэндон проводил Джулиана до двери, постоял на пороге, глядя, как тот садится на велосипед. Джулиан проехал по тропинке до проезжей части, остановился и оглянулся:

– Забудь о «Неразберихе» во время теста. Только «Битлз», «All you need is love».

Затем он выехал на Робин-роуд. Его велосипед не шел ни в какое сравнение с велосипедом Брэндона – которым тот уже давно не пользовался, – и все равно, Джулиан ехал очень быстро и скоро скрылся из виду.

7

Суббота всегда была днем для спорта: футбол, бейсбол, волейбол, баскетбол, фигурное катание, софтбол и даже (на целых пять минут) хоккей. Но, слава Богу, все это разнообразие было сведено к двум видам.

Теннис, по какой-то непонятной причине считавшийся их семейным спортом. Игра, в которой нужно было бегать взад-вперед по нарисованным на земле квадратам и прямоугольникам, раздражаясь и выбиваясь из сил, выкрикивать набранные очки на каком-то ненормальном языке, размахивать рукой, сердиться и промахиваться каждый раз, когда Кила посылала мяч низко над сеткой. А еще был Эрик, чьи светлые волосы кучерявились сзади на шее и цеплялись за воротник рубашки-поло. Его загар – такого же оттенка, как бежевая кожа папиного дипломата, – держался круглый год, отчего глубоко посаженные глаза казались выпуклыми.

И стрельба из лука, которая была ее личным видом спорта. В стрельбе никто не раздражался, не спорил, не пыхтел, не посылал низких ударов. Да и само слово было одним из ее любимых. Теннис звучал как название какой-то болезни, а слово стрельба – с самого начала это слово заворожило Руби и заставило заняться именно этим видом спорта. Она прочитала его в книге греческих мифов и легенд, которая была у Руби в детстве, на странице, где была нарисована Диана Охотница – голубая туника, золотые волосы. Очень спокойное слово, похожее на звук чего-то. И потом, эта двойная дуга: сначала – дуга выгнутого лука, затем – дуга, по которой летит выпущенная стрела. И другие слова: зарубка, оперение, колчан. Не то что скучнейшее аут или отвратительнейшие провал, двойной провал.

Руби шагнула на линию, глубоко вдохнула воздух, медленно выдохнула – точно так, как учила Джанет. Руби любила все: правой рукой зацепить зарубку стрелы за тетиву, только не слишком глубоко, потом проверить перья – желтое и голубые, захватить дугу лука левой рукой; затем – натянуть: ладонь, запястье, плечо – все составляет одну прямую линию со стрелой, наконечник стрелы лежит на костяшках левой руки, тетива легко касается кончика носа и губ, ноги крепко стоят на земле. Руби с легкостью могла составить список того, что она любила только в этом одном этапе стрельбы.

Первое. Силу натянутого лука в руках за секунду до выстрела. Лук казался живым существом.

Второе. Как кончики пальцев у зарубки объединяют лук и стрелу, делая выстрел возможным.

Третье. Вокруг все спокойно, а стоящая в отдалении мишень – самое спокойное место в этом мире.

Четвертое. Центральный кружочек мишени – золотой, как золото гнома в горшочке у подножия радуги.

Пятое, и самое лучшее, – легкий прощальный поцелуй, которым тетива прикасается к губам в момент, когда стрела взмывает в воздух.

Руби отпустила тетиву. Просто отпусти ее, дай тетиве самой выполнить свое дело. Этот момент тоже нравился Руби.

Стрела взлетела, голубой и желтый в оперении смешались: голубое для неба, желтое для солнца, – вот почему она выбрала для себя эти цвета, не то чтобы самые любимые, а как у средневековых рыцарей – цвета герба. Полет стрелы – это тоже здорово. Когда она отрывалась от лука, уже ничего нельзя было изменить, происходило то, что должно было произойти. Однажды в новогоднюю ночь, еще до того, как она родилась, когда Брэндону было четыре года, Адам бросил ему теннисный мячик в самую последнюю секунду старого года, а Брэндон поймал его в самую первую нового. Полет стрелы был чем-то на это похож.

Тванк. Конечно, Руби не могла слышать это тванк, когда стрела втыкается в цель, в сорока ярдах впереди, но вот она – ее стрела, – в золотом кружке. В золотом! Ура! Конечно, ближе к наружной его стороне, совсем рядом с красным, но совершенно определенно полностью в золотом! Руби взглянула на свою мишень: вот они, шесть последних выстрелов. Одна в черном круге, одна в голубом, две в красном, две в золотом, причем одна – почти в самом центре.

– Вперед, Руби, – сказала Джанет.

Джанет вела занятия для детей в клубе лучников. Однажды Руби своими глазами видела, как она, стоя на отметке семьдесят метров, прострелила яблоко у мужчины на голове.

Дети собрались у дальнего конца поля, вытаскивая свои стрелы из продырявленных мишеней. Джанет тоже была там со своим пикапом – она грузила в багажник освободившиеся мишени, захватывая сразу по две штуки. Потом она сказала: «Запрыгивайте». Все запрыгнули в пикап, и Джанет повезла их к стоянке, где ждали машины родителей: в каждой сидят чьи-то мама или папа, моторы гудят, печки включены.

Руби залезла в джип.

– Ты, наверное, замерзла, – сказала мама.

Джанет услышала это и подошла:

– Для стрельбы никогда не бывает слишком холодно, правильно, Рубистер?

– Правильно!

– Не давай им затупиться!

– Никогда! – Руби поудобнее устроила колчан на коленях. Джанет – это была еще одна хорошая вещь в занятиях стрельбой – захлопнула за Руби дверцу машины.

Мама взглянула на Джанет и вздрогнула от холода. Машина уже тронулась, когда Руби увидела огромную стаю черных птиц, которые сначала низко-низко пронеслись над опустевшим полем, а потом взмыли высоко в небо. Руби знала, что никогда не сможет выстрелить в птицу или в какое-нибудь другое живое существо, но это не мешало ей мечтать, что когда-нибудь она сможет подбить птицу прямо в полете. Она тренировалась, делая это в уме: навести стрелу на птицу, вести следом за ней, отпустить тетиву,