Роман поставил три неразборчивые закорючки и бросил ручку на стол.
– Вот так люди попадают в рабство, – вздохнул он. – Между прочим, сколько мне там причитается по этой бумаге?
– А ты бы сам почитал, – усмехнулся Шапиро, – три рубля пятьдесят копеек.
– Сказал – читать не умею! Говори давай!
– А причитается тебе... – Шапиро закатил глаза к потолку. – Сорок пять тысяч убитых енотов.
– Убитых евреев, – поправил его Роман.
– Я же говорил, что он антисемит, – Шапиро развел руками, – а вы не верили.
Леонид Край улыбнулся и сказал:
– Знаем мы таких антисемитов. А потом выясняется, что у него дедушка из Бердичева и фамилия его была Циферблат.
– Мы из Рюриковичей, – Роман задрал нос, – и попрошу!
– Ладно, славянин, – сказал Шапиро, – слушай дальше. Значит, – сорок пять тысяч долларов за запись альбома, за концерт в «Крестах» и за твои права на видеоматериалы с этого концерта. Ты отдаешь их мне. И еще проценты с продажи дисков. Напомню – два диска в одной коробке. Аудио – «Крестный сын» и видео – «Чистое небо над зоной». Твоих тут одиннадцать процентов.
– А сколько коробок? – поинтересовался Роман.
– Два миллиона.
– Это сколько же будет? – Роман нахмурил лоб. – Два миллиона... А диски по... Ну его к черту! Сам посчитаешь. Мне только этой бухгалтерии и не хватает для полного счастья! Потом дашь мне сколько причитается, и все дела.
Каценеленбоген всплеснул короткими ручками и воскликнул:
– Лев, ну как вы можете быть недовольным таким партнером? Это же золото, а не партнер! Видите, он полностью вам доверяет! А это нужно ценить.
– А главное, – Шапиро снова мечтательно закатил глаза, – какой простор для злоупотреблений и для обмана... Сказка!
Край усмехнулся и посмотрел на Романа:
– Здорово у вас тут все... Мне бы такого директора.
– Вот уж нет, – Роман погрозил ему пальцем, – не отдам. А если захочет уйти – так я его закажу.
Он посмотрел на Шапиро и грозно произнес:
– Если ты вздумаешь меня бросить – так не доставайся же ты никому! Твой жирный и холодный труп найдут в Обводном.
– Строг, – засмеялся Каценеленбоген, – но справедлив!
– Ладно, – сказал Шапиро и чинно сложил руки перед собой, – посмеялись, и хорош. Пусть теперь господин режиссер подробно изложит нам концепцию своего высокохудожественного видения.
Он повернулся к Краю, и тот, откашлявшись, произнес:
– Ну что же... Изложить можно. Я даже принес кое-какие заготовки по части видео, – он достал из портфеля коробку с лазерными дисками. – А как тут у вас насчет пива?
– Насчет пива у нас все в порядке, – ответил Шапиро и нажал кнопку на селекторе. – Валюша, принеси-ка нам пивка!
Роман не видел Саню Боровика уже почти целый месяц.
И поэтому, выйдя из офиса Левы Шапиро, он сначала зажмурился, ослепленный ярким солнцем после полумрака прохладного офиса, а потом сел в машину и поехал на улицу Шпалерную, бывшую Воинова, где в невзрачном доме с глухими воротами, выкрашенными в грязно-серый цвет, располагался самый особый и страшный отдел УБОП.
Позвонив в звонок и затем расположив лицо напротив мутного исцарапанного глазка из толстого стекла, он стал терпеливо ждать. За воротами послышались шаги, глазок потемнел, и через несколько секунд низкая железная дверь в воротах со скрипом распахнулась.
– Здоров, артист!
Знакомый Роману дежурный, носивший многозначительную фамилию Мясной, улыбнулся и шагнул в сторону, пропуская Романа внутрь.
– Здоровей видали! – привычно ответил Роман и протянул Мясному руку.
– Твой дружбан у себя сидит, так что ты как раз вовремя, – сказал Мясной, крепко стиснув руку Романа. – Когда новый альбом выйдет? А то все обещаешь, обещаешь...
– Уже скоро, – ответил Роман и напрягся изо всех сил, – вчера закончили запись, так что – теперь уже скоро.
– А рука у тебя крепкая, – одобрительно кивнул Мясной. – Даром что артист!
– А что, артисты обязательно хилыми должны быть? – улыбнулся Роман. – Вон в группе «Пантера» солист бычара какой! С таким не пошутишь.
– «Пантера»? – Мясной нахмурился. – Не слыхал такую.
– Ну, это заграничная группа.
– А я думал, наша... Ладно, топай в дежурку, дорогу знаешь.
Роман кивнул и пошел в другой угол двора, где находился вход в отдел.
За его спиной лязгнул массивный засов, и Роман представил себе, что это, отсекая его от привычной жизни, захлопнулась дверь тюремной камеры. Передернув плечами, он трижды сплюнул через левое плечо и негромко сказал сам себе вслух:
– Ты что же это, суеверным уже стал? Немедленно прекратить!
– Что прекратить? – поинтересовался вышедший из распахнувшейся в этот момент двери рослый бугай в штатском.
– А это я сам с собой разговариваю.
– Так... – Бугай остановился и протянул Роману руку, – значица, популярный артист поехал головой... Ты что же это, нашего Саню огорчить хочешь?
– У нашего Сани, – Роман ответил на осторожное рукопожатие, – тоже в голове тараканы бегают. Ты же, Володя, сам мне рассказывал, что он со своей пушкой разговаривает, как с живой. А я с собой разговариваю, но ведь я же человек – так что все нормально.
– Ладно, – согласился Володя, – будем считать, что тебе еще рано сдаваться на Пряжку[2] .
– Будем, – кивнул Роман и шагнул в дверь.
Сделав ручкой сидевшему за толстым стеклом дежурному, Роман поднялся по лестнице на второй этаж и, подойдя к кабинету, на двери которого был прибит гардеробный номерок с цифрами «11», постучал особым манером.
– Заходи, Ромка, – послышалось из-за двери, и Роман вошел.
За убогим канцелярским столом с обгрызанными углами сидел широкоплечий мужчина с короткой стрижкой и тонким шрамом, пересекавшим левую щеку от виска до подбородка. Этот шрам хоть и украшал мужественное лицо сидевшего за столом Сани Боровика, никакого отношения к его работе не имел и появился еще в юности, когда Саня в первый раз попытался побриться отцовской опасной бритвой.
Саня поднялся и, обойдя стол, пожал руку Романа, а потом притиснул его к своей широкой и твердой, словно кирпичная стена, груди.
– Давненько не заходил, – с улыбкой пробурчал он и, отпустив Романа, снова уселся на шаткий стул.
– А ты мне давненько не звонил, – ответил Роман и сел на такой же стул, стоявший перед столом.
– Дела, знаешь ли...
– Знаю, – Роман кивнул и достал сигареты, – и только поэтому прощаю.
– Он прощает! – Боровик усмехнулся и со скрипом отворил дверцу сейфа, выкрашенного в защитный цвет. – Пиво будешь?
– Нет, я ведь за рулем, – сказал Роман.
– А я буду.
