порядок.
Он бросил трубку и, зевнув еще раз, отправился в душ.
Контора Левы Шапиро, в которой он вершил свои делишки, находилась на улице Рубинштейна, в доме напротив бывшего рок-клуба.
В смутное советское время, когда жизнь в рок-клубе била ключом по всем частям тела, а особенно по печени, Лева, частенько заходивший в клуб и имевший продолжительные разговоры с его руководством, пытался направить события в правильное русло, а именно, сделать так, чтобы музыкальный клуб оправдывал свое название и предназначение. Лева хотел, чтобы на сцене клуба каждый день играли разные хорошие группы, чтобы в кассу клуба небольшим, но постоянным ручейком текли деньги от посетителей, но руководству это было не нужно, и через некоторое время Лева понял, что клуб создан для других целей.
Во-первых, в этом клубе советским спецслужбам было удобно собрать в одном месте всех неблагонадежных разгильдяев, которыми в большинстве своем являются музыканты, чтобы следить за ними, а вовторых – для членов руководства клуба он был прекрасным уютным гнездом, в котором можно было отлично проводить время, предаваясь разнообразным приятным порокам и излишествам. Правда, это приводило организмы постоянных посетителей в негодное состояние, но, пока они были молодыми, это никого не беспокоило.
Через какое-то время некоторые не отличавшиеся выносливостью члены клуба начали умирать от этих самых излишеств, во дворе постоянно толклись многочисленные некрофилы, украшавшие стены похожими портретами усопших кумиров и строчками из их песен, в общем, все пошло наперекосяк, и Лева, плюнув на рок-клуб, занялся музыкальной коммерцией.
Он организовал кооператив, который производил огромное количество кассет с записями популярных советских рок-групп, и дела его резко пошли в гору. Со временем кооператив стал выпускать и видеокассеты, состояние Левы росло, и к концу тысячелетия он стал обладателем крупнейшего в городе музыкального центра.
В доме на Рубинштейна находилось одиннадцать принадлежащих ему репетиционных студий и несколько дочерних фирм, занимавшихся неизвестно чем, но именно эти темные лошадки и приносили Леве львиную долю его доходов.
А два года назад он, изменив корявой рок-музыке российского разлива, обратил свой многоопытный взор на воровской шансон и сделал Роману Меньшикову, который медленно, но верно завоевывал популярность в этом жанре, предложение, от которого тот не смог отказаться.
Через неделю во всех вагонах метро появились портреты Романа, радиостанция «Радио Шансон» стала каждый час крутить его новую песню «Я со шконки гляжу на Багамы», и однажды Роман проснулся суперзвездой.
С тех пор прошло полтора года, и теперь Роман пожинал плоды как своего таланта, так и коммерческого гения Левы Шапиро.
Плоды были разнообразными.
Чаще всего Романа узнавали и просили автограф. Кроме того, ему приходилось расшаркиваться с многочисленными братками, которые, узнавая популярного исполнителя близких их сердцам песен, непременно желали выразить ему свой респект. В ресторанах Роману постоянно присылали с соседних столиков бутылки с коньяком и шампанским, а иногда просили выйти на сцену и спеть что-нибудь вроде «У мента шинель шершавая».
Роману все это давно уже надоело, но Лева настойчиво внушал ему, что морщить жопу не след, потому что это ведь его публика, и нужно поддерживать реноме, которое в конечном счете превращается в деньги. Тут возражать уже не приходилось, и Роман с белозубой улыбкой за восемь тысяч долларов благосклонно принимал знаки внимания от всех подряд.
А однажды, услышав во дворе женский голос, звавший его по имени, он выглянул в окно и увидел незнакомую молодую женщину, рядом с которой стояли двое ребятишек лет по пять, а третьего, грудного, она держала на руках.
Увидев в окне Романа, женщина завопила:
– Ось, дитятки, подывытеся на свойого тату! Тату, на шо ж ты нас покынув?
Роман в ужасе захлопнул окно и, выпучив глаза, рухнул на диван.
Придя в себя, он позвонил Леве.
Услышав эту душещипательную историю, Шапиро заржал, как лошадь, и сказал, что Роман не первый и не последний, кто оказывается в такой ситуации. Это было и с Макаревичем, и с Антоновым, и даже Леонтьев, несмотря на то что у него, по слухам, совсем другая ориентация, не избежал многочисленных покушений со стороны глупых самок, наивно рассчитывавших на толстый кошелек популярного артиста.
В общем, Роман был нормальной звездой, и справедливости ради следует отметить, что его это совершенно не испортило.
Поставив машину напротив конторы Левы Шапиро, Роман подошел к подъезду с металлической дверью, покрытой дорогим финским лаком цвета темного золота, и нажал на кнопку связи с охраной. Через несколько секунд замок щелкнул, и, толкнув тяжелую дверь, Роман вошел в небольшой прохладный вестибюль.
– Привет артистам!
Охранник с мятыми ушами и проваленным носом, сидевший в кресле перед маленьким телевизором, поднял руку в приветственном брежневском жесте, и Роман отсалютовал ему в ответ.
– Как служба? – спросил Роман, проходя к лестнице, покрытой багряной ковровой дорожкой.
– Ништяк, – ответил охранник, – наши выигрывают!
– Да ну! – удивился Роман и поставил ногу на первую ступеньку. – А во что выигрывают-то?
– В футбол. «Зенит» против «Тигров Сыктывкара». Пять – один.
– Ага... – Роман усмехнулся. – Это серьезно.
– Ну! Во, смотри, снова чуть не забили! Наши с этими тиграми разберутся, как два пальца...
– Два пальца в рот – это победа! – провозгласил Роман и стал подниматься на второй этаж, где находился офис Шапиро.
Лев Самуилович Шапиро сидел за огромным столом и курил тонкую черную сигарку. Справа от него сидел спонсор проекта Александр Каценеленбоген, а слева – режиссер Леонид Край.
Пожав всем руки, Роман уселся напротив Шапиро и сказал:
– Ну вот, я приехал. Таки что ты от меня хочешь?
– Таки я хочу, чтобы ты ознакомился с контрактом и подписал его.
Шапиро перекинул через стол толстую папку, и Роман, с тоской поглядев на нее, сказал:
– Слушай, Лева, иди ты в жопу! Ты хочешь, чтобы я читал этот талмуд? Я забыл буквы. У меня куриная слепота. Я вообще неграмотный. Давай я поставлю крестик где надо, и все.
– Но ты же должен знать, что в контракте!
– Это ты должен знать, а я простой артист. Песни пою. И вникать в эту вашу канцелярско- бюрократическую паранойю не намерен.
– А если я подсуну тебе на подпись контракт, по которому ты станешь моим рабом до скончания твоего, дай тебе бог долгой жизни, века?
– А тогда я скажу своим поклонникам, что мой директор Шапиро – чувствуешь, как звучит эта фамилия? – обманывает меня, а по ночам пьет кровь христианских младенцев. И что будет дальше – представляешь?
– Вот сволочь! – Шапиро засмеялся и посмотрел на Каценеленбогена. – И как с таким работать? Но ведь талантлив, подлец! И народ его любит.
Он посмотрел на папку и сказал:
– Ладно. Можешь не читать. Можешь поверить старому Шапиро.
– Старому? – Роман поднял брови. – Тебе ведь еще и сорока нет.
– Но какие это годы! – Шапиро всплеснул руками. – Год за три! Даже за четыре!
– Ладно, старикашечка, давай ручку. Где тут нужно расписаться?
– Вот здесь и здесь, – Шапиро открыл папку на последних страницах и подсунул ее Роману, – и еще здесь.
