Вспомнила! Фройляйн, вот как!
– Точно, – Роман одобрительно кивнул, – теперь и я вспомнил. Ведь это во всех фильмах про фашистов было. Позвольте, фройляйн Лиза, предложить вам рюмку шнапса?
Он подумал и добавил:
– Битте.
Лиза тоже подумала и ответила:
– Данке шён. То есть – валяйте, наливайте!
На сердце у Романа веял теплый весенний ветерок и радостно чирикали воробьи. Лиза, во всяком случае на первый взгляд, вполне соответствовала тому, что он навоображал о ней минувшей бессонной ночью. Все правильно – женщина, способная на такой поступок, как ограбление банка в одиночку, никак не может быть ханжой или занудой. Или, например, очевидной дурой.
Наполнив рюмки, Роман поднял свою и, посмотрев на Лизу, сказал:
– Вы позволите... Не сочтите меня оригиналом, но я бы хотел выпить вовсе не за наше знакомство. Ведь мы с вами совершенно не знакомы. То, что нам известны имена друг друга, еще ни о чем не говорит. Поэтому давайте хлопнем по рюмке этого шнапсу... ну... хотя бы за прекрасные питерские белые ночи.
– Хорошо, – Лиза кивнула, – вы хорошо сказали, правильно. Мы с вами не знакомы... А ведь и в самом деле – обычно люди только-только встретились, еще совершенно не знают друг друга, а уже пьют за знакомство.
– Точно, – подхватил Роман, – а через три бутылки – за уважение.
– Это вы время бутылками отсчитываете? – поинтересовалась Лиза.
– Что такое время – никто не знает, – ответил Роман, – а вообще его можно отсчитывать километрами, количеством выкуренных сигарет, брошенными женами... И, наконец, бутылками. Это ведь не я придумал, это один писатель, не помню кто, написал – это было четыре жены, двадцать тысяч сигарет и восемьсот бутылок виски назад.
Лиза улыбнулась и сказала:
– Этого писателя зовут Курт Воннегут.
– Вы знаете? – Роман вспомнил эту книгу. – Вы читали Воннегута?
– Ну, я много чего читала, – кивнула Лиза, – и читаю.
– Это хорошо, – сказал Роман, чувствуя, что его возносит на уровень уж никак не ниже пятого неба, – это очень хорошо... А знаете что?
– Что? – оживилась Лиза.
– Давайте выпьем за ваш колониальный костюмчик. Вот уж это точно будет не банально. Уж больно костюмчик хорош. Особенно шлем.
– Пробка! Подарок из Африки! – самодовольно ответила Лиза и подняла рюмку, – ну, за костюмчик?
– За костюмчик!
И они выпили за костюмчик.
В это время официант снова подкатил к их столику тележку и, взглянув на то, что он привез, Роман снова вспомнил, что он с самого утра, да что там с утра – со вчерашнего вечера он не ввел в свой организм ничего, кроме нескольких чашек кофе и чаю да полутора пачек сигарет.
В животе заурчало, Роман кашлянул, чтобы замаскировать это, и сказал:
– А вот и еда. Начнем?
– Начнем, – охотно отозвалась Лиза, – у вас что?
– У меня?... – Роман посмотрел на официанта.
– У вас антрекот, – сообщил официант, ставя перед Романом тарелку размером с крышку от канализационного люка.
– А вот ваша рыба, – и он поставил перед Лизой длинную тарелку, в которой лежала большая красивая рыбина, изо рта которой торчали несколько веточек укропа.
– Спасибо, – ответила Лиза и решительно подвинула тарелку поближе к себе.
По ее лицу скользнула гримаска предвкушения, и Роман, заметив это, почувствовал, как его сердце снова стукнуло лишний раз.
Посмотрев вслед уходившему официанту, он сказал:
– Хорошо, что сервис тут не очень навязчивый. Я не люблю, когда официант торчит за спиной и меняет пепельницу каждый раз, когда ты стряхнешь туда пепел.
– Я тоже, – кивнула Лиза, ловко вскрывая рыбу тяжелой двузубой вилкой.
– Хммм... – Роман посмотрел на графинчик, – а по второй?
– Конечно! Сами знаете – между первой и второй...
– Совершенно верно!
Роман наполнил рюмки и спросил:
– Ну а теперь за что? Чтобы не банально.
– Чтобы не банально... – Лиза задумалась, рисуя вилкой узоры в воздухе, – ну... ну, скажем, за процветание республики Танзания.
– Танзания? – удивился Роман. – А почему именно Танзания?
– Не знаю, – Лиза пожала плечами. – Это в Африке, а там тепло, жирафы ходят, львы всякие со слонами... Хорошо!
– Да, хорошо, – кивнул Роман, – ну, тогда за Танзанию.
Они выпили за Танзанию, и Роман сказал:
– А вот теперь...
И, схватив вилку с ножом, состроил антрекоту угрожающую гримасу.
– Первым делом, первым делом антрекоты, – плотоядно пробурчал он.
– Ну а потом все-таки девушки? – засмеялась Лиза.
– Всенепременно, – ответил Роман и нанес антрекоту резаную рану.
Глава 4
МЕНТ, ВОР, ПЕВЕЦ
«Солнце летнее сияло, крыса серая бежала»...
Глупая детская песенка назойливой шарманкой вертелась в голове у Боровика, как заевшая граммофонная пластинка. Он безуспешно пытался отогнать ее какой-нибудь более-менее связной мыслью, однако мыслей не наблюдалось. Казалось, что в мозгах навеки поселилась одна только жирная серая крыса, почему-то похожая на подполковника Кабанова из второго отдела.
Поводы для раздумий между тем имелись – причем для раздумий довольно-таки тягостных. Ровно десять минут назад канул в Лету грозный и неподкупный майор Боровик, краса и гордость ужасного для бандитов всех мастей Самого Особого Отдела УБОПа, увенчанный правительственными наградами и тремя тяжелыми ранениями суперспециалист.
Вместо него на залитую солнцем Шпалерную улицу из железных ворот управления вышел одноименный гражданский шпак тридцати с хвостиком лет от роду, безработный.
Ведомственная медицинская комиссия признала майора Боровика негодным к дальнейшему прохождению службы. Сволочи!
Боровик саданул увесистым кулаком со сбитыми костяшками пальцев по воротам и не почувствовал боли. Ворота задрожали и тут же приоткрылись. Из проема выглянул глыбообразный дежурный в камуфляже.
Увидев Боровика, он отвел глаза.
– Саня, ты чего?
– Ладно, Толик, извини. Все, я пошел, не поминайте лихом.
Не оглядываясь, Боровик зашагал по Шпалерной в сторону проспекта Чернышевского.
– Саня, – окликнул его дежурный со странной для его комплекции нерешительностью, – ты что, и пропуск уже сдал?
И увидел, как Боровик, не повернув головы и не останавливаясь, вскинул над плечом сжатый кулак с вытянутым кверху средним пальцем.
Выйдя на проспект Чернышевского, Боровик уселся на первую же попавшуюся на бульваре скамейку и закурил. Три-четыре глубокие затяжки прочистили наконец-то затуманившуюся от жгучей обиды голову, и
