Роман заложил руки за спину и вышел в высокий сводчатый коридор, выкрашенный в тоскливый неопределенный цвет. Вдоль коридора тянулись два ряда тяжелых дверей, запертых грубыми засовами и коряво сваренными замками.
– Направо, – скомандовал Тарасыч.
Двое молодых вертухаев, стоявших у стеночки, подошли поближе, и один из них сказал:
– Допелся, артист... Ну ничего, тут тебя быстро жизни научат.
– Вперед, – сказал Тарасыч и подтолкнул Романа в спину.
Камера, в которую привели Романа, была совершенно пустой, если не считать надежно прикрепленных к полу железного стола и железного же табурета рядом с ним. По другую сторону стола стояли три обыкновенных стула, на которых сидели трое мужчин с недобрыми лицами.
Роману указали на металлический табурет, и он, оглянувшись на Тарасыча, который кивнул ему, опустился на холодное дырчатое сиденье. Тарасыч молча вышел из камеры и Роман, положив руки на стол, посмотрел на людей, сидевших напротив него. Те, в свою очередь, разглядывали его с любопытством и вроде бы даже с некоторым злорадством.
Повисла пауза.
Роман пошевелился и сел поудобнее.
Наконец один из мужчин, державший в руке папку для бумаг, улыбнулся и сказал:
– Говорят, все великие ученые делали опыты на себе, а писатели специально отправлялись в те места, о которых им предстояло писать. Ну, тут немножко иначе вышло...
Он оглянулся на остальных, и они заулыбались.
– Даже не немножко. Тут наверное, гражданин Меньшиков Роман... э-э-э... – он заглянул в папку, – Васильевич, даже совсем наоборот вышло. Пели вы песенки про нары да про колючку, вот и накаркали беду. А ведь тюрьма – она совсем не исправляет, это всем известно. Она человека портит еще больше. Можно даже сказать – калечит она человека. Правда?
Следователь снова оглянулся, и сидевшие чуть в стороне двое других согласно закивали.
– Да, Роман Васильевич, калечит, – с огорчением сказал следователь, – приходит, бывало, человек в тюрьму... Ну, он, конечно, не сам приходит, какой же идиот сам в тюрьму попрется, его привозят. Да... Приходит человек, а выходит полчеловека. Внутренние органы отбиты, кости сломаны и плохо срослись, туберкулез... Потом еще гомосексуалисты эти противные, кстати, товарищ артист, вы случайно не по этой части? Просто можно сразу вас к своим определить. Среди артистов ведь пидоров немало, так?
Выслушав все это, Роман почувствовал знакомый холодок под ложечкой и, выпрямившись на стуле, небрежно ответил:
– Да, среди артистов пидоров богато. Но я слышал, что среди следователей тоже.
Романа понесло на волнах ледяного упрямства, и сейчас ему было абсолютно все равно, к чему его приведут неосторожные высказывания.
– Смотри, Берзин, – засмеялся следователь, – смелый артист.
– Смелый, – согласился Берзин, сидевший слева от следователя, – он, наверное, думает, что у него весь криминал за спиной, что он герой народный. Может быть, и так, но тут...
– Простите, – прервал его Роман, – я чувствую, что у нас будет длинный разговор, так, может быть, вы скажете, как к вам обращаться? Просто для удобства. Неудобно как-то тыкать пальцем в человека и говорить ему – эй, ты.
– Для удобства... – следователь усмехнулся, – хорошо. Можно обращаться просто по фамилии. Мы справедливые и совсем не гордые. Моя, например, фамилия – Несторов, это, как вы поняли – Берзин, а тот – Уздечкин Роман усмехнулся, и Уздечкин сказал:
– Еще одна усмешка по поводу моей фамилии, и останешься без зубов. Понял?
– Понял, – охотно ответил Роман, – вы, значит, будете злой следователь, а Несторов – добрый.
– Нет, Меньшиков, – холодно сказал Несторов, – мы тут все злые. И в эти игры из американских фильмов играть не собираемся. Давай-ка ближе к телу.
– Давай, – прищурился Роман.
– Значит, так, – Несторов положил папку на стол перед собой, – спрашиваю сразу – сам признаваться будешь? Для ускорения процесса.
– В чем? – весьма натурально удивился Роман.
– Понятно, – кивнул Несторов, – не будешь. Но я на всякий случай подскажу, может, ты забыл.
– А закурить можно? – спросил Роман. – Надеюсь, добрую традицию угощать подследственных сигаретами не отменили?
– Не отменили, – Несторов кинул на стол пачку «Явы» и зажигалку, – кури на здоровье.
Роман закурил, и Несторов, задумчиво посмотрев в потолок, сказал:
– Во время концерта, проходившего во дворе «Крестов», был совершен побег. Бежал особо опасный преступник Чернов. Все указывает на то, что помощь в этом деле ему оказал популярный певец Роман Меньшиков. Другого варианта не остается. Поэтому я предлагаю Меньшикову добровольно рассказать, как все было.
– А этот Чернов, – Роман глубоко затянулся, – он что натворил-то?
– Это ты меня спрашиваешь? – Несторов засмеялся. – Ну ладно, я отвечу, только имей в виду, что все эти фокусы идут в зачет против тебя. Чернов – государственный преступник, он большой ученый и большой предатель. Продавал государственные тайны на Запад. Это я тебе по-простому объясняю.
– А я-то думал, что все государственные тайны уже давно проданы, и что продают их не ученые, а чиновники, – разочарованно произнес Роман. – Эх, кто бы у меня купил какую-нибудь тайну!
– Размечтался, – хмыкнул Несторов. – Ну так что, не вспоминается ничего?
– А что может вспомниться, если ничего не было?
– А вот тут имеются показания свидетелей, – Несторов открыл папку и заглянул в нее. – Вот, например, заключенный Баландин – хорошая фамилия! – показал, что видел, как певец Роман Меньшиков в перерыве между песнями помогал Чернову переодеваться в гражданскую одежду.
– Что?!! – Роман от удивления выронил сигарету. – У этого вашего Баландина с головой все в порядке?
– Не знаю, – Несторов пожал плечами, – обвинения против него оказались ложными, и он сейчас на свободе.
– Я бы этому Баландину мозги вправил, – зло буркнул Роман.
Он медленно нагнулся и подобрал сигарету.
– Так ведь не один Баландин это видел, – Несторов захлопнул папку, – Баландин – это, так сказать, семечки!
Он снова открыл папку и, заглянув в нее, сказал:
– Вот и лейтенант внутренней службы Семеряков видел, как артист Меньшиков передавал Чернову брюки и клетчатую рубашку.
– Какую еще рубашку? – Роман не верил своим ушам.
– Клетчатую, – невозмутимо ответил Несторов, – а контролер Бобруйко видел, как Меньшиков помогал Чернову спрятаться под сиденье в автобусе.
– Не-е, ребята, – Роман помотал головой, – или у вас, или у меня что-то с головой. Скорее – у вас. Если все эти люди видели, как я помогаю Чернову бежать, то почему же они меня не задержали?
– А они, понимаешь, не поверили своим глазам. Подумали, что показалось. Как это так – знаменитый артист, и занимается такими неприглядными делами. А потом, когда побег обнаружился, то поняли, что все так на самом деле и было. И дали показания. Вот так, товарищ артист. Кроме того, имеются собственноручные показания бывшего заключенного Луценко. Чернов сам говорил ему о том, что собирается бежать во время концерта, и что Роман Меньшиков поможет ему в этом.
– А почему этот Луценко бывший?
– А потому, – с горестным видом ответил Несторов, – что, получив срок и отбыв на зону, Луценко не вынес тягот лагерной жизни и повесился бедняга...
– Слушайте, что вы мне тут лапшу на уши вешаете? – Роман вскочил с металлической табуретки.
– Сядь на место, – приказал Несторов.
Берзин и Уздечкин угрожающе поднялись у него за спиной, и Несторов спросил:
