За ближним к двери столом сидели трое братков, просто зашедшие пообедать. Им дозволено было по- быстрому заморить червячка, и теперь они уважительно и с опаской поглядывали в дальний конец зала.
– Ну чё, Февраль? – шепотом обратился к приятелю белобрысый и лопоухий юнец, едва тянувший по виду на старшеклассника, но уже успевший отмотать три года за вооруженный грабеж в темном подъезде. – Шурупишь, об чем у них базар?
– Не моего ума это дело, – резонно шептал в ответ его поделец Федька со смешной фамилией Враль.
Быть бы ему «Вруном» до скончания века, но его неглупый родитель – Евгений Матвеевич – подобрал сыну имечко так, чтобы любой, глядя на инициалы с фамилией, сразу прочитывал вполне пристойную кличку.
– Да, да. Пусть воры решают, в натуре, на то их и коронуют, – поддержал третий. Он был постарше друзей лет на пять и считался негласным вожаком их коллектива. – А мы давай пока еще по «короедке», а? Да по «красной шапочке»...
– Не, я, пожалуй, вместо «шапочки» возьму себе «осеннюю жабу»... или во!... «куцак под полой»... как их... вот эти колбаски с сыром в хрустящем кляре...
Дальний угол был отгорожен от основного пространства зала фрагментом лагерного забора с невысокой, стилизованной под сторожевую, картонной вышкой. В выгородке за обильно накрытым столом расположились человек двадцать.
Во главе стола сидел весьма приличный мужчина в безукоризненном темно-сером костюме. В булавке для галстука скромно переливался бриллиант.
Обладатель галстука с булавкой поднял рюмку шабли:
– Вы давайте, господа братва, покушайте пока! Выпейте, закусите. Разговор серьезный намечен, на голодный желудок не пойдет.
Господа старательно работали челюстями, но пили немного. Все же не надираться сюда пришли, а решать насущные вопросы.
Сам же председательствующий, один из известнейших в городе людей, рецидивист-бизнесмен Савелий Павлович Круглов, носивший совершенно логично кликуху Круг, почти не притронулся к еде. Поковырял вилкой бараньи котлетки на косточке... и отодвинул блюдо в сторону.
«Господи, – размышлял Круг, – а оно мне надо?...»
С тех пор как бесследно исчез Кислый, в криминальной сфере города начались разброд и шатания. А из настоящих воров в законе остался один Скрипач, которого короновали еще в предвоенные годы, Вазик Рафиев по прозвищу Рафик и Михаил Запорожский – Хо хо л.
Да только староват уже Скрипач – и не похоже, чтобы он стремился стать областным смотрящим. Скрипача нынешний бизнес вполне устраивал. Зачем ему лишний геморрой в его преклонные годы? Вот и сейчас его нет, хотя это именно его работа – блюсти воровской закон, поддерживать дух воровской идеи, следить за порядком и разводить краями рамсы...
Опаздывает?
Или намеренно не явился?...
«Ну, а мне? Я сейчас вполне легальный преуспевающий бизнесмен. Сфера деятельности самая перспективная – информационные технологии. Во властные структуры вхож. Да что там вхож? – гость желанный. На нужду не жалуюсь. Так зачем?...»
Насупившись, Круг оглядел сборище.
Лучшие из оставшихся.
Наверняка ведь желающие примерить корону найдутся...
Рядом с ним по правую руку сидел Сека из Стрежевого. Держался он, как обычно, словно босяк. Он и входил-то в ресторан вихляющей походкой, как базарные урки в фильмах о НЭПе. И сейчас сидит развалясь, закинув ногу на ногу. Только глазки сужены да веко левое подрагивает. У него так всегда, когда волнуется. Еще с первой ходки.
Слева – Пига. Огромный и неповоротливый с виду. Самый грозный боец Томского криминала. Особенно опасен тем, что воровскую стезю выбрал сознательно. В зрелом возрасте.
Когда-то – не очень давно даже по меркам человеческой жизни – его имя знали все мало-мальски интересующиеся спортом. И остальные о нем слышали, потому что невозможно было не обратить внимания на счастливую физиономию юного боксера, целующего олимпийскую медаль. Физиономию, которая красовалась на передовицах всех газет. Да и по ящику всевозможные встречи с ним транслировались по всем трем каналам. Как же – надежда и гордость социалистической Родины, герой Олимпиады, победитель несокрушимого кубинца, любимого ученика легендарного Теофилло Стивенсона...
Нет, он не подхватил «звездную болезнь» и не спился. По-прежнему до седьмого пота вкалывал на тренировках, готовился к чемпионату Европы, оттачивал мастерство со спарринг-партнерами.
Но все это оказалось зря.
Дождливым осенним вечером он, не наглея, почти не превышая, шел по Каширке едва ли не на единственном тогда в Москве настоящем «Харлее». С мотоциклом они были единым организмом – этому хобби спортсмен отдавал все свободное время. И тоже преуспел – ему вообще все, за что бы ни брался, удавалось. Но тут все произошло слишком быстро. Сначала на темно-сером асфальте сверкнул мокрый резиновый бок яркого полосатого мячика, потом мелькнула маленькая тень юного футболиста. Малышу повезло. Пига сумел вырулить, не зацепив его. Но верный железный конь поскользнулся, опрокидываясь набок, стукнулся о бордюр и выбросил наездника в направлении ближайшего фонарного столба...
Бог и тут был милостив: олимпиец остался жив.
Серьезно пострадало только правое бедро. Хирург почти шесть часов собирал кость из острых мелких осколков, пытаясь сохранить ногу. И это чудо ему удалось. А еще одно чудо удалось настырному Пиге. Превозмогая боль, глотая слезы, он заставил себя научиться ходить заново. И через полтора года даже не хромал. Но дорога в большой спорт ему была заказана навсегда.
Его забыли. Нет, народ, конечно же, помнил его фамилию, как помнит с благодарностью многих великих спортсменов. Но его знать не хотели чиновники от спорта. Если бы он остался калекой, мог бы рассчитывать на пособие по инвалидности, а будучи здоровым, лишился и спортивной стипендии, не говоря уже о премиальных за участие и победы в состязаниях самого высокого ранга.
Попытки устроиться тренером успехом тоже не увенчались. Надо было искать себя в этой жизни заново, но парень, кроме апперкотов и свингов, ничего не умел. Можно было бы идти учиться на токаря или поступать в институт. Но юноша, привыкший жить безбедно, не хотел существовать на одну зарплату. И был очень обижен полным невниманием государства к его драгоценной персоне. После нескольких месяцев бесцельного и бесполезного шатания по столице он принял решение и, покинув Третий Рим, поехал туда, где родился, чтобы стать «первым в галльской деревушке»...
Теперь за его спиной были две ходки и огромный авторитет на севере области.
Так кто?
Щуплый Сохатый?
Соплей перешибить можно...
Но охнуть не успеешь, как перышко под ребро воткнется. Опасен. Сам себе на уме... На рожон не полезет. Будет до последнего выжидать...
По мере того как пустели бокалы и тарелки, сходка начинала шуметь. В общем гуле голосов можно было расслышать отдельные реплики – кто-то поминал тещу, кто-то катил бочку на ментов, иные просто травили анекдоты. Все ждали.
А Круг молча смотрел на жующую кодлу...
Его отец, начальник цеха на одном из томских заводов, был человеком небедным и влиятельным, однако по непонятной причине оставался жить с семьей в деревянном бараке рабочего поселка на самой окраине города, именуемого среди простого люда «шанхаем».
Атмосфера коммунального быта конца пятидесятых – с пьяными драками на танцплощадках, хмурыми похмельными пробуждениями по заводскому гудку, мелким воровством на общей кухне и крупными загулами в день получки – предопределяла жизненный путь большинства молодых обитателей поселка.
Первая сигарета в десять лет, первый стакан дешевой водки в двенадцать, косяк с анашой в
