ушла Мария, не было слышно. — Как подменили. Я предложила ей сходить в больницу, если заболела, а она как не слышит. И дядя Серёжа говорит — мрачная стала. Раньше она мне всё рассказывала, если что случилось — а сейчас как воды в рот набрала. Извини, что рассказываю! Я уже беспокоюсь за неё!
Шла вторая неделя после сброса. И действительно, визит в 'круглое здание' всех воодушевил. пусть даже не получилось встретиться с двенадцатым, стало ясно — отсюда можно уйти: всё, что Фёдор рассказывал, правда. Ну и записки — в зале было столько всего, оставленного ушедшими, что изучать и изучать! А двенадцатый… Аввакум говорит, он пять раз пытался состыковаться с той командой, с которой потом ушёл. Не получалось! Вроде и конец света, где нужно, пережидал, а всё равно не получалось. Подумаешь, два раза не встретились. Самое главное, что ясно: он или она здесь, а значит — встретимся. Да? Но Марию этот аргумент отчего-то не радовал.
Мария появилась в её комнате тем же вечером, и была совсем другой — довольной. Вот это перемена! Дарья не расспрашивала Марию о её отношениях с Николаевым — и наоборот. Мария так сказала: есть вещи, которые только тебя и меня касаются, Даша, верно? Я вот кое-что могу только тебе сказать. Вот так вот я устроена. Ни ему, никому больше, только тебе — только ты меня можешь правильно понять. И с ним то же самое, хорошо? Есть вещи, которые только его и меня касаются. Без обид, да?
Конечно, без обид. Мария никогда не сплетничала. Если уж обещала чего — то не говорить, не говорила. Ну, почти никогда, со всеми ведь такое случается, сболтнёшь без злого умысла.
— Даша, — Мария прикрыла дверь за собой. — Идём куда-нибудь, а? Если ты не сильно устала. Отдохнуть хочу.
Дарья и скрывать не стала, что в восторге от такой идеи. После того, как Мария молчаливо отказывалась от их 'тусовок' все предыдущие дни.
Мария чуть было не попросила сигарету, но наткнулась на взгляд Дарьи и передумала. В итоге заказала 'простой еды для хищников', как сама её называла, и устроилась с Дарьей в самом дальнем и неприметном уголке. Поговорили с Дарьей ни о чём — а об этом можно говорить беспрестанно — и стало ещё немного легче.
— В общем, — Мария посмотрела в окно, постучала пальцами о стол. — В общем, меня снова дрессируют, я поняла. Ну, кто здесь главный, не знаю. Раньше сны показывали аппетитные, чтобы, значит, плохого никому не желала, теперь от другой дури отучают. И вроде бы дошло, наконец, от какой.
Дарья положила свою ладонь поверх её.
— Вот, — Мария достала из кармана пластиковой пакетик с полоской бумаги внутри. — Не знаю, зачем оставила. Сейчас выброшу.
— Это…
— Да, — Мария отпила из своего бокала. — Я была на втором месяце. Думала, останется. Человек всё-таки, пусть и маленький. Но, — она криво усмехнулась, — отменили, как видишь. Всё в исходное состояние.
— Он знает? — Дарья взяла её за руку.
Мария помотала головой.
— Нет, и не хочу пока говорить. Хватит, что я сама себе голову грела. Нет, так нет. Зато я теперь знаю, что у меня с этим всё в порядке, а то предки успели все уши прожужжать, что не дети будут, а уроды, если вообще будут. Потому что пью, курю и с кем попало вожусь.
Дарья молча держала её за руку, глядя в глаза.
— Чёрт, как курить хочется! Даже больше, чем пить. Думаешь, это я всё о ребёнке думала? Нет, меня за другое плющило все двенадцать дней. Как нарочно: или курить хотелось, или напиться. Ну и прочего, с чем лучше не связываться. Не знаю, как продержалась. Сейчас вот только подумала — раз здесь такие свинские порядки, что ребёнка можно отменить, надо просто отсюда выбираться. Что толку дёргаться? Я уже надёргалась, уже все дёргалки болят. Перестать дёргаться, найти двенадцатого, уйти всем, и жить, как люди. Специально со всеми поговорила ещё раз, кроме тебя. С тобой вот сейчас говорю. И дошло, наконец, что всех дрессируют по-разному. Стёпу, вон, врать отучают. Ты же помнишь, что он сознался там, в круглом доме, что первым огонь открыл, нервы не выдержали. Он же сроду правду не говорил! Кто угодно виноват, кроме него. Или Валера — научился в женщинах видеть что-то, кроме ниже пояса. И тоже сразу всё у него путём. Я ещё думала, как странно — всех дрессируют, но по-разному. А теперь поняла, когда вас с Серёжей и Федей послушала, что никто не ищет, кого от чего отучать. Это мы сами.
Она дождалась, когда официант поставит перед ними тарелки и новые бокалы с коктейлем — и уйдёт.
— Мы сами себя дрессируем, я так поняла, — Мария посмотрела в глаза Дарьи. — тебя отучали быть пай-девочкой. Жору отучали деньги тратить на всякую фигню. Ну и так далее. А меня отучали самой себе неприятности делать. То есть это мы сами, понимаешь? Мы сами себя отучаем. Потому что никому мы тут не нужны — только себе и друг другу.
Дарья кивнула.
— Ты, поди, сама уже так поняла, — Мария залпом выпила бокал. — Это до меня доходит, как до жирафа. Я уже решила, что перестаю психовать, если что-то не по-моему идёт. Вот.
— Да, поняла, — кивнула Дарья. — Но тоже не очень давно. Только знаешь, что? Не обещай ничего такого при всех. Я уже пробовала. Всё как назло — сразу так всё случается, что обещание нарушаешь. И злишься на себя. А на себя нельзя злиться.
— Да, — Мария согласилась. — Ужас, как есть хочу! Всё, на сегодня хватит умных мыслей. Будем веселиться! Только знаешь, что? Не нужно больше Федю просить, чтобы со мной поговорил. Сама говори, если что.
Дарья покраснела, а Мария рассмеялась.
— Всё, проехали, я не сержусь. Ну, всё! Приятного аппетита!
— Тебя не узнать, — признал Николаев на следующее утро. — Сразу повеселела. Что случилось, Маша? Если не моё дело, не говори, но ты как будто на всех сразу обиделась.
Мария покивала.
— Было. Глупая была. А вчера с Дашей поговорила, и ума набралась, — она поцеловала его. — Всё позади, — похлопала его по руке. — Всё плохое, то есть.
— 'Мужик, у тебя всё было', — припомнил Николаев.
— Это что такое?
— Это анекдот. Идёт мужик по берегу моря, находит бутылку. Открывает, оттуда джинн. Загадывай одно желание, говорит, всё исполню. Мужик обрадовался и говорит: джинн, хочу, чтобы у меня всё было! Джинн нехорошо смеётся, хлопает в ладоши, и говорит: да, мужик, у тебя всё было. И исчезает.
Мария упала навзничь на кровать, и расхохоталась. Долго не могла успокоиться.
— Да, всё так, — она вытерла слёзы. — Но теперь не было, а будет. Да? Всё будет?
— Всё будет, — заверил он её, и поцеловал. Не так часто доводилось видеть по-настоящему счастливую Марию.
— Красиво, — Николаев посмотрел на фотографии, которые у Смолина были повсюду. Действительно, красиво. Это что, тоже тайное увлечение? Как электроника у Валеры, как музыка у Стёпы?
Смолин смутился. Действительно, легко смущается, а старается казаться циничным и грубым пролетарием, на людях.
— Нет, в самом деле, — Николаев посмотрел на снимок фонаря — шёл дождь, похоже. Мастерски получилось. Овал света, и необычный рисунок из капель, выхваченных вспышкой. — В самом деле красиво.
Смолин покивал, явно довольный.
— Только не переносится, — вздохнул он. — Да и как перенести так много. Ну, негативы некоторые перенёс, Даша мне всегда выделяет под них место в Винни-Пухе.
— А цифровая камера? — предложил Николаев. — Качество, может, и не то, — добавил он тут же, — просто там снимки в виде файлов. А файлы проще переносить теперь, есть на чём. И я слышал, можно потом с них делать настоящие фото.
