два иероглифа:
— Отличная песня! — не удержавшись, воскликнул Сяньфэн.
Девушка испуганно обернулась и увидела, что перед ней не кто иной, как Десятитысячелетний господин, о котором она ежедневно думала.
— Ваша рабыня Орхидея! — отрекомендовалась она, поспешно встав на колени. — Я счастлива лицезреть перед собой земного будду и пожелать ему десять тысяч лет жизни, десять миллионов лет!
Ее голос был так нежен, что Сяньфэну показалось, будто с ним разговаривает феникс, а не женщина. Он велел ей поднять голову и увидел изогнутые брови, ясные глаза, розовые щеки, похожие на персики, и смеющиеся вишневые губы. Пораженный, он подумал: „Я знал многих женщин, но еще никогда не встречал таких свежих и волнующих. Если до сих пор я считал, что среди маньчжурок нет настоящих красавиц, то теперь отказываюсь от этой мысли!“ Сделав знак Орхидее, он вошел в дом и уселся на одну из постелей...
Орхидея поднесла Сяньфэну освежающий мятный напиток. Отпивая маленькими глотками, император внимательно смотрел на девушку, которая явно не ожидала его визита и не успела переодеться. Правда, на розовой шее у нее была золотая цепочка, но халат запахивался не очень плотно и из-под него на самой груди выглядывала бирюзовая нижняя рубашка. Осушив кубок, Сяньфэн протянул его девушке. Та почтительно взяла его своими тонкими, словно выточенными из белой яшмы, пальцами, ногти которых были покрыты красным соком бальзамины, как вдруг император схватил ее за руку. Великолепный нефритовый кубок со звоном разбился. Однако Орхидея, не смевшая поднять головы, была не столько напугана или раздражена, сколько обрадована. Император подтянул ее к постели, усадил рядом с собой и, поглаживая ей руку, стал спрашивать, как ее зовут, сколько ей лет, из какой она семьи, когда попала во дворец. Девушка послушно отвечала. Сяньфэн придвинулся еще ближе и что-то прошептал ей на ухо. Покраснев, она усмехнулась, вышла в передний двор и позвала двух главных евнухов — Цуй Чанли и Ань Дэхая. Когда они предстали перед императором, он сказал им:
— Повелеваю вам отправиться в Павильон воды, деревьев и чистого цветения, чтобы меня там не ждали. Пусть все делают что хотят, а я сегодня буду отдыхать в Тени платанов.
Евнухи отлично поняли его и, прикрыв двери, тихо удалились. Орхидея провела с императором весь день. Наконец оба они, довольные, вышли подышать свежим воздухом. Евнухи принесли своему властелину паланкин, Орхидея почтительно встала перед ним на колени, но едва император выехал за ворота, как служанки и оставшиеся евнухи бросились поздравлять ее. Девушке было стыдно и в то же время приятно: она чувствовала, что теперь повелитель ее не забудет, а может быть, позовет и этой ночью. Вернувшись в комнаты, она начала тщательно причесываться, наряжаться, умащивать себя благовониями. Обычно летом она купалась после обеда, но сегодня из-за неожиданного визита не успела этого сделать — лишь обтерлась цветочной росой, напудрилась, позволила служанкам воткнуть себе
И она не ошиблась: после ужина в ее дом вошел главный евнух Палаты важных дел с зеленой табличкой в руках:
— Приказ драгоценному человеку Орхидее! — воскликнул он.
Из этих слов Орхидея поняла, что император уже даровал ей титул драгоценного человека, и несказанно обрадовалась. Опустившись на колени, она приняла табличку; служанки отвели ее в спальню, раздели и, согласно обычаю, снова умастили благовониями. Когда эта процедура была закончена, одна из служанок вызвала посланца, он закутал Орхидею в специальную накидку, посадил девушку к себе на плечи и, придерживая ее за ноги, понес в спальный дворец императора. Часа через два после этого он вновь принес ее в Тень платанов, но с очень редким для Сяньфэна повелением: следующей ночью ждать нового вызова. Служанки и евнухи поняли, что она понравилась его величеству и, как знать, может еще родит наследника и станет императрицей. Все начали заискивать перед ней, а Ласточку даже переселили в другое место, чтобы она не мешала Орхидее.
С тех пор Сяньфэн зачастил в Тень платанов и каждый день слушал пение своего драгоценного человека, которая знала множество разных мелодий. Сегодня она угощала монарха веселой песенкой, завтра — столичной оперой, послезавтра — арией из музыкальной куньшаньской драмы. Любвеобильный Сын Неба очень привязался к Орхидее и даже ночевал в Тени платанов, не возвращаясь в спальный дворец. Китайских красавиц он быстро забыл, а Орхидея, чтобы окончательно отвлечь императора от них, с серьезным видом напоминала ему о делах правления. Сяньфэну оставалось только послушно вызывать к себе членов Государственного совета».
В этом отрывке тоже не все может показаться правдоподобным: например то, что евнух несет наложницу на плечах, а не в паланкине. Но исторические источники подтверждают, что именно так и полагалось делать, причем наложница должна была раздеться догола, чтобы не пронести с собой оружия. Этот обычай родился после того, как то ли в эпоху Мин (1368–1644), то ли в начале Цин одного императора пытались убить. К тому же неумолимые китайские церемонии требовали завертывать голую наложницу в накидку из пуха цапли. Почему обязательно цапли — неизвестно. Может быть потому, что цапля хорошо ловит змей и символизировала в Китае защиту от всякого коварства?
К решающему моменту император уже должен был лежать в постели, так что наложница, когда ее развертывали, проскальзывала к нему прямо под одеяло. Главноуправляющий Палаты важных дел (да, эта палата с забавными для нас функциями называлась именно так!) и евнух, принесший наложницу, ждали в соседней комнате. Если наложница задерживалась у императора слишком долго, главноуправляющий кричал: «Время пришло!» (то, что на Западе любой счел бы неслыханным, в Китае воспринималось как естественное, ибо там даже монарх был опутан церемониями) — и так до трех раз, пока государь не откликался. Тогда евнухи входили, снова завертывали наложницу в пуховое покрывало и уносили. Но до этого главноуправляющий становился перед императором на колени и спрашивал: «Оставить или нет?». Если следовал ответ: «Не оставлять», то главноуправляющий нажимал на живот женщины таким образом, что все «драконово семя» выходило. А если император говорил: «Оставить», то евнух записывал в специальной книге: «В такой-то месяц, такого-то числа, в такой-то час император осчастливил такую-то наложницу», чтобы потом было доказательство, если она забеременеет. Но в летних дворцах — в отличие от зимних, городских — китайские монархи не очень строго придерживались этих правил, установленных предками для «ограничения разврата».
Как видим, Сюй Сяотянь довольно точно передает детали маньчжурской придворной жизни, поэтому имеет смысл предоставить ему слово еще раз, для повествования о расправе Орхидеи над своими соперницами:
«Осенью, боясь, что в Тени платанов слишком холодно, император переселил свою любимицу в место под названием Здесь всегда весна. Сопровождали ее уже больше ста евнухов и служанок, хотя титул драгоценный человек был для этого недостаточно высок. Она продолжала завидовать китайским красавицам, которыми совсем недавно увлекался монарх, и решила отомстить им... Собственно, решение это созрело гораздо раньше, когда Орхидея еще только попала в Парк радости и света, но тогда она не обладала достаточной силой. А теперь император во всем слушался фаворитку и ее смелость росла вместе с ее правами.
Китаянки Пионовая весна и Абрикосовая весна, долго не видя паланкина своего повелителя, очень удивлялись, пока не разузнали, что он увлекся грубой маньчжуркой. Этого они никак не могли понять. А
